Кристин Фихан: Темный принц

Нет!

Его протест прозвучал как команда, властный приказ, который отдают, зная, что он немедленно будет исполнен.

Он почувствовал ее смех прежде, чем звук достиг его сознания. Мягкий, беззаботный, манящий.

Вы привыкли к тому, что окружающие подчиняются вам беспрекословно?

Совершенно верно.

Он не знал, как заставить ее рассмеяться снова. Это захватило его. Чувства. Эмоции. Их становилось все больше, пока они не завладели всем его существом.

Вы европеец? Богатый и очень, очень высокомерный.

Он понял, что улыбается на ее поддразнивания. Он никогда не улыбался. Особенно последние лет шестьсот или даже больше.

Все так и есть.

Он ждал, когда снова раздастся ее смех, и желание его услышать было так же непреодолимо, как желание наркомана во что бы то ни стало отыскать наркотик.

Когда смех наконец раздался, он был низкий, удивленный и такой ласковый, словно чьи-то пальцы прикасались к его коже.

А я американка. Вода и масло, вы так не считаете?

Он определил ее местонахождение. Она была не так уж далеко от него.

Американские женщины всегда могут научиться хорошим манерам.

Он произнес это нарочито замедленно, заранее предвкушая ее реакцию.

Вы действительно высокомерны.

Он полюбил ее смех, он смаковал его, ощущая всем телом. Вдруг он почувствовал, как она стала вялой и зевнула. Это еще лучше. Он послал ей легкий ментальный толчок, очень деликатный, чтобы она уснула и он мог изучить ее.

Прекратите!

Она среагировала быстро — отпрянув с обидой и подозрительностью. Она отступила и захлопнула дверь в свое сознание так быстро, что он поразился: она оказалась слишком ловкой и сильной для своего возраста, для человека. Она — человек. Он был уверен в этом. Так же как, не глядя на часы, знал, что до рассвета оставалось ровно пять часов. Не то чтобы он не мог выдержать первые или последние лучи солнца... Просто он проверил ее психическую защиту, осторожно, чтобы ее не побеспокоить. Слабая улыбка появилась на его четко очерченных губах.

Его тело — твердые мускулы и нечеловеческая сила, — замерцав, растворилось, превращаясь в тусклый кристаллический туман и просачиваясь сквозь дверь в ночной воздух. Капли собрались воедино, превращаясь в большую крылатую птицу. Она огляделась, сделала круг и понеслась по темному небу — безмолвная, смертоносная, прекрасная.

Михаил полностью отдался во власть полета — ветер обдувал его тело, ночной воздух разговаривал с ним, нашептывая секреты и донося запах дичи, человека. Он безошибочно пошел по слабому ментальному следу. Так просто. И все-таки он чувствовал, как вскипает кровь. Человек — молодой, полный радости жизни человек, ментально с ним связанный. Человек — полный сострадания, ума и силы. Смерть и вечные муки могут подождать до следующего дня, а пока он удовлетворит свое любопытство.

Гостиница была небольшая и стояла на краю леса, там, где начинались горы. Внутри было темно, и только в одной-двух комнатах и, может быть, в холле мягко горел свет. Люди отдыхали. Он приземлился на балкон перед окнами ее номера на втором этаже и замер, сливаясь с ночью. Ее спальня оказалась одной из тех комнат, где горел свет, а значит, она не могла лечь спать. Его темные горящие глаза нашли ее через оконное стекло — нашли и заявили на нее свои права.

Она была тонкокостная, с прекрасной фигурой, очень тонкой талией и роскошными волосами цвета воронового крыла, которые ниспадали по спине, уводя взгляд к округлым ягодицам. У него перехватило дыхание. Такая изящная, прекрасная, кожа подобна атласу, невероятно большие глаза насыщенного синего цвета, окаймленные густыми длинными ресницами. Ничто от него не ускользнуло. Белоснежная кружевная ночная рубашка облегала ее тело, подчеркивая бедра и полную грудь, оттеняя обнаженную шею и матовые плечи. У нее были маленькие ступни, маленькие руки. Так много силы в таком миниатюрном теле.

Она расчесывала волосы, стоя у окна и глядя в него невидящим взором. На ее лице застыло отсутствующее выражение, пухлые губы плотно сжаты. Он мог почувствовать терзающую ее боль и отчаянное желание выспаться, но сон не приходил. Вдруг он понял, что следит за расческой. Ее руки двигались так естественно, но в этих бесхитростных движениях было столько чувственности. Его тело, принявшее вид птицы, напряглось. Он поднял лицо к небесам в благодарственной молитве. После многовекового бесстрастного существования радость от самой возможности испытывать чувства была безмерной.