Юлия Набокова - Скандал в вампирском семействе

— Ну вот, — одобрительно заключила она. — Совсем другое дело. Невеста Дракулы собственной персоной.

— Я тебя тоже люблю, мамочка! — Я клюнула ее в щеку и торопливо вымелась в коридор.

Макс при виде меня аж отшатнулся.

— Что, хороша? — Я весело клацнула собственными клыками и провела рукой по черным локонам. — Вот такая я добрая Белоснежка.

— Ты сейчас похожа на героиню «Семейки Адаме», — пробурчал племянник, глядя на меня исподлобья. Так отец смотрит на непутевую дочь, которая впервые собралась на школьную дискотеку: вдвое укоротила юбку и накрасилась самой яркой маминой помадой. Кажется, Макс забыл, что я, как-никак, его прапрапрабабушка!

— Вот и превосходно. Значит, за свою сойду! А теперь поехали к тебе за черной футболкой и черными джинсами. — Я потянула его к выходу.

— Подожди, а ты так не замерзнешь? — Он критично взглянул на тонкую кружевную блузку. — Вообще-то там прохладно.

— Не замерзну, — холодно усмехнулась я. Забота племянника меня развеселила. — Но хорошо, что напомнил.

Я сдернула плащ с вешалки в прихожей. С точки зрения тепла в нем нет никакой необходимости — я могу спокойно гулять по улице даже в январский мороз. Но чтобы не возбуждать подозрений у готов, лучше накину плащ.

— Только Маше ни слова! — напутствовала я его уже в машине, когда мы подъезжали. — Переоденешься — и быстро назад.

Когда Макс появился из подъезда пятнадцать минут спустя, я пожалела, что не могла проследить за его снаряжением. На его черной футболке, видневшейся из-под расстегнутой куртки, во всю грудь красовался жизнерадостный желтый смайлик. Ох, горе мне с ним!

— Что, другой футболки не нашел? — накинулась на него я, как только он сел за руль.

— Другая черная футболка у меня из Таиланда, — принялся оправдываться он. — На ней буддистский храм изображен. Вдруг для готов это как красная тряпка для быка?

— Ничего хуже такого смайла для них и быть не может! — простонала я.

— О'кей. Я переоденусь в майку с Таиландом? — Макс был готов на все, лишь бы отсрочить нашу поездку на кладбище. И я его понимаю. Племянник хоть и не робкого десятка, а приятного в прогулке между надгробиями мало.

— Сиди уж, — остановила его я. Но не удержалась и ехидно уточнила: — Может, у нее еще надпись на спине: «Жизнь прекрасна»?

— Неа, — широко ухмыльнулся Макс. — Там написано: «Улыбайтесь, люди любят идиотов».

Я молча закатила глаза и, наклонившись к племяннику, резко дернула молнию на его ветровке, задраивая ее до самой шеи.

— И только попробуй ее расстегнуть! — пригрозила я. — Все дело завалишь!

— Ты говоришь не как Белоснежка, а как разбойница из «Снежной королевы», — вконец развеселился он.

— Макс! — рассердилась я. — Перестань лыбиться, как идиот! Иначе готы тебя покусают. Их образ жизни — мировая скорбь и вселенская депрессия.

— Да ты что? — натурально удивился Макс. — Они это что, серьезно? Или прикалываются?

— Какие уж тут шутки! — Я строго дернула его за рукав, пресекая веселье. — Сам увидишь! Поэтому сотри с лица свои улыбки, забудь про свои шуточки и лучше откуси себе язык, чем дай смешку сорваться с твоих губ!

— Звучит жутко. — Макс принял напускной скорбный вид.

— Сойдет, — одобрила я. — А теперь поехали, а то нас уже заждались.

Кротовское кладбище отличалось своим древним происхождением. Большинству могил было больше ста лет: имена и даты жизни на покосившихся надгробиях наполовину стерлись, а дорожки, ведущие к ограде, поросли бурьяном. Уже не осталось на свете никого, кто помнил обитателей этих захоронений и приходил ухаживать за их могилами.

А ведь многие из тех, чьи кости давно сгнили в этой земле, были моими ровесниками и родились в то же время, что и я. Девушки носили изысканные платья от Надежды Ламановой и чулки под цвет туфель; собираясь на бал, записывали кавалеров для мазурки и вальса в специальную книжечку и прикалывали к прическе живые цветы; переписывали в альбомы стихотворения Блока и Волошина и мечтали прожить долгую и счастливую жизнь. Юноши сами писали стихи, мечтая превзойти популярность современных поэтов, влюблялись в грациозных балерин и жаждали военных подвигов. И никто из них не задумывался о том, что совсем скоро грянет революция, которую многие не переживут, а через сто лет на их заброшенных могилах будут появляться только сборища странных молодых людей — новых декадентов, именующих себя готами.

— Смотри-ка, Мурашкина Евлампия Ефимовна, твоя ровесница, Лизка, — не замечая моего мрачного настроения, окликнул Макс, указывая на одну из неухоженных могил. Буквы на потемневшем надгробии были белыми, и в свете полной луны их было видно даже Максу с его не отличающимся остротой человеческим зрением. С надгробия смотрела выцветшая карточка изможденной старухи в платке. Наверняка она умерла после тяжелой затяжной болезни, чувствуя себя обузой своим детям и поторапливая смерть.