Владимир Витвицкий - Книга сновидений

— Етти? Может, — пожал плечами шаман.

Не надо было ему стрелять. Стрельба в пещерных системах не менее лавиноопасна, чем на заснеженных горных склонах. Но, возможно, тема о поллюциях раззадорила его?

— Слышите? — прислушалась Хейлика к странному, пока что еле слышному, но нарастающему, постороннему в этом подземном царстве воды, темноты и камня, звуку.

— Девятый вал! — ужаснулся предположению Иммуммалли, и с силой загнал обрез обратно в липучки. — Наддали! Налегли! Я вижу свет в конце тоннеля!

Наддали, налегли, но бесполезно — водяной вал, спровоцированный неосторожным выстрелом и по какой-то забытой спилиологической традиции называемый девятым, все равно догнал их. Но перед этим, заслышав шум и спасаясь от беды, несколько ластоногих, но на этот раз молчаливых тварей выскочили из воды, едва не перевернув легкую надувную лодку, и долетев в прыжке до нависающих сводов, ловко прилипли к ним. Увидев это, сплавщики надели дыхательные маски — лодка-то надувная. Вода ударила упругою стеной, но к счастью в ней не было плавуна, опасных для лодки обломков — наводнения не редкость в подземных протоках и давно вымыли из них весь мусор. Но приблизились своды, усилилось движение воды, и двум отважным кормчим пришлось уворачиваться от оплывшей минеральным камнем арматуры.

Однако не подвел шамана его меткий глаз — свет, тот который в конце тоннеля, который спаситель, избавитель, та самая, яркая сегодняшней короткой ночью Луна, вовремя заглянувшая в тоннель. Поднявшаяся вода пробуравила снаружи засыпанный выход, и лодка, подчиняясь перед прорывом свернувшемуся в водоворот течению, выпрыгнула в этом водогрязевом потоке прямо в лунный свет…

— Это… териконики? — громко прошептала Дульцинея, догнав Навигатора на своем быстром коне.

— Нет. Какие-то люди, все в глине, — ответил он, остановившись на краю балки, прорытой предыдущими извержениями.

— Господи, так это же Иммуммалли! — воскликнул подъехавший доктор Пржевальский, присмотревшись и узнав в одной из двух, копошащихся внизу в жидкой глине фигур своего попутчика по электричке. — Узнаешь, Мыкола, обрез?

— Тот самый, — кивнул Навигатор.

— А это кто, в короткой маечке? — продолжил удивляться доктор. — Смотри, Мыкола, это же Хейлика! Помнишь ее?

Но Навигатор, в присутствии Дульцинеи несколько смущенный неожиданным появлением девушки, к которой он еще совсем недавно был неравнодушен, не успел ответить — из потока, с шумом уносящегося по балке вниз, в нескольких метрах от зацепившихся за подмытую акацию людей, вынырнуло нечто большое и непонятное, и заговорило громким гулким голосом, полным, однако, неизбывной печали:

"Медеплавильная уезда печь

Весь день с утра кипящим хлещет солнцем.

Здесь не нужна осмысленная речь,

Коль смысл покоится на глаз горячем донце.

Здесь угольных нарывы пирамид

Угрюмо зреют в глянцевую спелость,

И бабочка чумазая корпит

Над одуванчика тщедушным телом.

У меда жирный вкус подземных копей.

И пчелы — помесь из угля и желтых пуль.

И лишь несходство очень близких копий

Здесь отличает май, июнь, июль"…

— Оооо! Жестокое чудовище… — простонал тот, в ком признали Иммуммалли, — Донер ваттер! — выругался он на вероятно шаманском, непонятном для непосвященных, тайном языке, и покрепче уцепившись за толстую ветвь, всадил в надоедливого декламатора все имевшиеся в обрезе заряды. Тут же доктор — вот что значит образование, поспешно вытащил пакет и, соскочив с коня, проехался на пятой точке к самой воде, к потревоженной людьми и потоком старой акации, и надув этот пакет, хлопнул по нему ладонью. Воздушная волна вытолкнула плотный ковыльный запах прямо в пасть слепой, но непобедимой в своем поэтическом порыве твари, и израненный пулями, но умирающий от травы декламатор перевернулся пузом кверху — его понесла, в ночь и прочь, мутная вода.

— Ге-гей! Иммуммалли! — вскричал Пржевальский. — Что это было? Похоже, ты убил инопланетного поэта?

— Хуже, — узнав сначала голос доктора, а затем и его самого шаман, — я убил словообильного Гомера.

— Вы оба — звери, только что вы убили поэзию в себе! — тонким наблюдением уколола Хейлика обоих.

— А ну, хватит попусту балакать, — вмешался в разговор старых знакомых Папелом, разматывая веревку, — держить лассо!

— Это был териконик, — с уверенностью заявила не только своему жениху Мыколе, но и только что подъехавшему Сказочнику Дульцинея.

— Да, любимая, ты как всегда права. Скорее всего, это и была легендарная водяная лошадь, — отчетливо произнес пока что навигатор, а в недалеком будущем комендантор Мыкола, явно стараясь, чтоб услышала его и та, перемазанная глиной, что карабкается сейчас по склону балки, по брошенной Папеломом веревке.