Франсеск Миральес - Retrum. Когда мы были мертвыми

Для того чтобы окончательно разорвать отношения с Альбой, я воспользовался ее собственной ложью. В тон былым заявлениям Альбы я сказал, что вряд ли у нас получится склеить заново то, что было расколото, и ей же пойдет на пользу, если она перестанет со мной общаться. Кроме того, я говорил, что мы категорически друг другу не подходим и вообще живем в слишком разных мирах. Альба расплакалась, но потом успокоилась и вновь взялась за свое. Некоторое время она преследовала меня слишком уж упорно и вконец испортила даже то немногое доброе, что еще сохранялось в наших, отношениях. Дело кончилось тем, что мы стали садиться за разные столы.

Во время единственного нашего разговора с глазу на глаз она спросила, не разлюбил ли я ее. Мне пришлось собрать в кулак всю силу воли и твердо заявить, что больше я не испытываю к ней никаких теплых чувств. По правде говоря, я ожидал взрыва эмоций, криков и слез.

Но, к моему немалому удивлению, Альба только пристально посмотрела на меня и совершенно спокойным голосом сказала:

— Я буду за тебя бороться.

Кстати, шрам действительно бесследно сошел с ее безупречно чистой, гладкой кожи. По-настоящему глубокими и незаживающими оказались те раны, которые кровоточили в наших сердцах.

Я вновь вжился в образ живого мертвеца и прекрасно понимал, что Алексия никогда не простит мне все то, что я натворил. Она действительно продолжала любить меня и по ту сторону жизни и смерти, я же не сохранил ей верность и не сдержал нашу клятву. О чем там говорить, если Алексия своими глазами видела, как я обнимался и целовался с другой девушкой.

Она никогда больше не смогла бы поверить мне и сочла за лучшее просто исчезнуть из моей жизни.

Наступил декабрь. На радость отцу, я ходил только на занятия, а потом запирался в своей комнате и, в общем-то, старательно делал домашние задания. Я снова стал тем одиноким и нелюдимым человеком, каким меня знали долгие годы после смерти моего брата. Я потерял всякий интерес к жизни. Мне было не до девушек и не до личной жизни. Да и к прогулкам на кладбище я тоже как-то охладел.

Единственным развлечением, которое я себе иногда позволял, были беседы с художником Жираром. Он всячески пытался развеселить и взбодрить меня — впрочем, без особого успеха. Куда более удачным оказался другой его проект. Жители Тейи с восторгом приняли выставку статуэток из папье-маше. Я, кстати, так на нее и не сходил.

Затем вновь пошел снег. Зима наступала тихо, воровато озираясь. Белое покрывало легло на Тейю под утро в сочельник.

Всю ночь накануне я толком не спал. У меня была температура, всю ночь мучили кошмары. На рассвете я проснулся, ощутив на лице дуновение не просто прохладного, а по-настоящему ледяного воздуха. Я не мог понять, каким образом окно в моей комнате оказалось открытым, но факт оставался фактом. В пустом проеме на фоне неба медленно и таинственно падали крупные пушистые снежинки.

Я завернулся в одеяло и стал смотреть на падающий снег. Зрелище было завораживающим. К сожалению, оно лишь подчеркивало мое уныние и отчаяние. Красота, созерцаемая в одиночестве, — страшная пытка.

Через некоторое время я решил закрыть окно. Встав с кровати, я вдруг увидел то, что едва не парализовало меня. На полу посередине комнаты лежала так хорошо знакомая мне длинная черная перчатка. Я поднял ее, поднес к носу, и незабвенный слабый аромат вскружил мне голову сильнее, чем любое вино или наркотик.

Дрожа всем телом, я аккуратно свернул перчатку и положил ее в карман. Лишь после этого я подошел к окну, чтобы попытаться понять, как эта бесценная реликвия оказалась в моей комнате.

Там я ее и увидел.

Алексия стояла на снегу, похожая на черную изящную птицу. Она смотрела на меня с белого покрывала и чуть печально улыбалась. Я понял, что Алексия меня простила.

Я набросил пальто прямо на пижаму, сунул ноги в первые попавшиеся ботинки и кубарем скатился по лестнице. Выскочив на улицу, я в очередной раз чуть не застонал от отчаяния. Алексии нигде не было. В тот миг я желал только одного — умереть. Вдруг какая-то неведомая сила налетела на меня со спины и повалила на свежевыпавший снег.

Я упал на спину. Девушка легко и мягко приземлилась на меня. Я обнял ее изо всех сил. Мои губы были готовы впиться в нее поцелуем.

Прежде чем позволить мне это, она прикрыла мой рот ладонью и прошептала на ухо:

— Я должна тебе кое-что сказать. Слушай внимательно! Я здесь ненадолго, так что особых иллюзий можешь не строить и на многое не рассчитывать. Понял?