Франсеск Миральес - Retrum. Когда мы были мертвыми

Рядом с Лореной увлеченно играл на гитаре долговязый, худющий черноволосый парень. Выражение лица этого персонажа было на редкость печальным, я бы даже сказал, трагическим.

Прежде чем перейти к последней черной фигуре, я удивленно посмотрел на художника. Судя по всему, он на протяжении какого-то времени следил за нами и оказался непрошеным свидетелем как минимум части наших кладбищенских похождений. Естественно, я без труда узнал девушку-вампира с длинными черными волосами и большими глазами.

Четвертая скульптура в этой группе — а если брать в расчет и мою статуэтку, оставшуюся дома, то пятая — попросту привела меня в ужас. Передо мной стояла девочка-блондинка в голубом платье. Во избежание каких бы то ни было разночтений и двусмысленностей ее лицо пересекал длинный, отчетливо видимый шрам.

Любой нормальный человек на моем месте воспринял бы эту композицию как не слишком удачную мрачную шутку. Я же в тот момент был так потрясен, что не знал, что и думать.

— Я попытался изобразить твой мир, — объяснил мне Жирар как ни в чем не бывало. — Вот почему ты должен был находиться рядом с блондинкой. О том, что случилось с твоей девушкой, я узнал от отца.

— Она не моя девушка, — уточнил я. — Уже нет. Вот только… вы действительно собираетесь выставлять эту фигурку прямо так — со шрамом на лице?

— По правде говоря, еще не знаю, — ответил мне художник, — Дело в том, что мачеха Альбы занимается у меня в студии. По ее словам, врачи утверждают, что рана оказалась не такой глубокой, как они подумали сначала, скорее всего, шрама через некоторое время вообще не будет видно. Просто когда это случилось, натекло много крови, и всем показалось, что дело совсем плохо.

До меня стало доходить, что мой старший друг-художник, которого мне всегда хотелось считать человеком необычным, на самом деле еще более эксцентричен и нестандартен, чем я полагал. При этом главный сюрприз от Жирара был еще впереди.

Художник положил мне руку на плечо, задумчиво улыбнулся и сказал:

— Я хотел включить в эту композицию еще одну статуэтку, но полагаю, что на это мне нужно спросить разрешение, причем именно у тебя.

С этими словами он снял шелковый платок с работы, которая даже издали казалась более крупной и сложной по форме, чем остальные. Моим глазам предстал мальчишка-подросток, как две капли воды похожий — нет, не на меня, а на моего брата Хулиана. Он был изображен в седле мотоцикла. Я сразу же узнал тот самый «Санглас-400», который вспарывал колесами поверхность пышного кучевого облака.

«Охренеть, да и только!» — подумал я.

Разглядывая статуэтку как завороженный, я простоял неподвижно несколько секунд. Затем мои губы непроизвольно расплылись в улыбке, после чего я, сам того не желая, начал смеяться. Это продолжалось долго, я хохотал и все никак не мог остановиться. В тот момент я был уверен, что мой брат, доведись ему увидеть эту статуэтку из папье-маше, непременно одобрил бы такую затею и от души посмеялся бы, наблюдая за моей изумленной физиономией.

— А что, мне нравится, — заявил я. — Вот только… есть у меня ощущение, что композиция еще не закончена. Давайте договоримся так. Если мы с вами больше не увидимся, посадите и меня на этот мотоцикл, несущийся по просторам того света. Только на этот раз я буду сзади, а за рулем пусть окажется Хулиан. Договорились?

Я протянул Жирару руку, и он с веселым и добродушным выражением на лице крепко пожал ее. Занятый творческими поисками, он явно даже представить себе не мог, какую участь выбрал я себе с подачи судьбы и что еще ждало меня в тот вечер.

Прощаясь, я совершенно искренне сказал художнику:

— Жирар, если бы вы только знали, как я был рад познакомиться и дружить с вами.

Когда я увидел Роберта, сидящего на земле и прислонившегося спиной к кладбищенской ограде, у меня возникло ощущение дежавю. Можно было подумать, что он все время так и торчит там, у входа на кладбище, а я, в свою очередь, живу только ради того, чтобы время от времени встречаться с ним на этом месте.

К ритуальной встрече я подготовился подобающим образом. Уговор так уговор, игра так игра. На подходе к кладбищенскому холму я задержался и натер лицо белой мазью, которую не без труда нашел дома, а также накрасил губы темно-фиолетовой помадой. Более того, к лацкану моего пальто был приколот крохотный фиолетовый цветок, хотя накопившиеся у меня вопросы были обращены отнюдь не к обитателям потустороннего мира.