Лиза Смит - Раскол

Мама подняла голову и улыбнулась. Видимо, она все же не наблюдала за ними из окна.

— А я и не ждала тебя так рано. Ты мне поможешь?

На столе валялись скрученные полоски разноцветной бумаги.

— Что это у тебя?

— Это цветочки. Украшение для весеннего фестиваля. Вызвалась их делать, сама не знаю почему. Теперь вот, смотри, конца и края этому не видно.

После маминой долгой болезни, после бесконечных целебных отваров и притирок от тети Констанс, было приятно видеть маму, окунувшуюся с головой в такую непосильную работу, как изготовление бумажных цветочков. А еще лучше было то, что она потихоньку вливалась в жизнь городка. Кэсси хотелось, чтобы мама чувствовала себя здесь как дома, чтобы у нее появились друзья, особенно теперь, когда бабушки не стало.

— С чего начинать? — Кэсси подсела за стол и принялась мастерить нарциссы из желтой и зеленой бумаги. Монотонно повторяя одни и те же действия, она вдруг подумала: а ведь должен же быть магический способ сделать все это гораздо быстрее. Впрочем, такое счастье, что мама опять рядом! На радостях героиня готова была делать эти несчастные цветы хоть всю ночь.

— Ну а как у нас с Адамом? — лукаво поинтересовалась мама.

Кэсси почувствовала, что краснеет.

— Ничего, нормально.

— А друзья твои как?

— Тоже неплохо.

***

Мама отложила цветочек из серебристой бумаги и заглянула Кэсси в лицо.

— Ты знаешь, я так тобой горжусь! Ты так быстро оправилась от...

— От потрясения?

— Да, от потрясения,— мама попыталась улыбнуться.

Кэсси колебалась лишь мгновение, но это не ускользнуло от материнского ока.

— Что-то ведь не так. Что случилось?

У Кэсси засосало под ложечкой. Вообще-то она наслаждалась тихим вечером и не хотела ничего менять, но мама, казалось, впервые за все время настроилась на откровенный разговор. Наверно, с этого разговора в их отношениях с мамой начнется новый этап. Должно быть, это они и празднуют сегодня. Вот для чего все это бумажное великолепие.

Кэсси глубоко вздохнула и посмотрела матери в глаза:

— Я думала об отце,— сказала она.

Маму словно ударили. На лице ее заиграли желваки, и, чтобы успокоиться, она сделала большой глоток чая. Чашка в ее руках дрожала, и опечаленная героиня немедленно пожалела о том, что подняла эту тему. Однако, когда мама отставила кружку, казалось, она уже справилась с потрясением. Ну или притворилась, что справилась.

— С радостью расскажу тебе все, что знаю,— ее голос звучал мягко и терпеливо.— Спрашивай.

Кэсси мигом расслабилась; только сейчас она поняла, как долго и мучительно сдерживала рвущиеся наружу вопросы.

— Я знаю, что он — в смысле Черный Джон — был плохим. Но он — часть меня, та часть, которую мне обязательно надо понять. Есть ли что-то, что мне необходимо о нем знать?

Ну вот она и сказала это.

Мама скомкала очередной бумажный цветочек.

— Ты абсолютно права,— обронила она, не ответив при этом на вопрос и не посмотрев на дочь.

А та, наоборот, долго не могла оторвать от матери глаз и лишь усилием воли перевела взгляд на серебристый бутон в маминых руках.

— Бумагу стали делать слишком тонкой. Форму не держит.— Мама, казалось, совсем не хотела продолжать разговор, но Кэсси не собиралась отступать, и мать наконец не выдержала ее пристального взгляда.— Ты хочешь что-то узнать прямо сейчас? — неохотно спросила она.

В маминых глазах снова был тот самый страх, что жил там во времена ее болезни. Она страшно побледнела и разом постарела лет на двадцать. Пальцы сами собой вцепились в серебряную бумажку: так утопающий хватается за соломинку.

Кэсси не могла выдержать такого. Мама только стала поправляться, проявлять интерес к жизни. Нельзя все портить своими вопросами. Кэсси боялась за маму в десять раз сильнее, чем за себя.

— Забудь. Потом поговорим. У нас еще вон сколько цветов не сделано.

Кэсси давно свыклась с тем, что они с мамой вечно менялись ролями, и тогда ей приходилось быть взрослее и умнее. И еще — держать при себе свои вопросы, потому что ответы слишком сильно ранили мать. Правда часто бывает болезненной.

Мелани зажмурилась, глубоко вдохнула и промурлыкала:

— Весной пахнет. Чувствуете?

Кэсси захлопнула шкафчик. Ничего, кроме обычного запаха школьного коридора — пот, бумага и туалетная вонь,— она не чувствовала.

— Зима была тяжелая,— пожала плечами Лорел, нарядившаяся сегодня в красивое платье с цветочным узором,— может, в этом дело. Фестиваль в честь весеннего равноденствия, кстати, намечается весьма интересный.