Наталия Ломовская - Лебяжье ущелье

– Почему?

– Ты моя сестра. Ты… ты ведь читала книгу?

– Да. Но там написано – добровольно. Добровольно взять эту мерзость!

– Не говори так! – Шепот становится шипением, Ганна делает движение, словно хочет встать, и Катя невольно отступает. – Не бойся. Я не причиню тебе зла. Ты не знаешь, что говоришь. Это не мерзость. Это – бессмертие. Бесконечно долгая, прекрасная жизнь. И еще у тебя будут деньги, много денег, а у тебя ведь никогда их не было, ведь так? Если бы ты знала, какого труда мне стоило держать этого пакостника, моего муженька, под контролем, чтобы он не растратил, не растерял… И теперь это будет твое! Ты сможешь делать добро, путешествовать…

Тень в кресле замолкает, словно подыскивает слова, и это дает Кате время на реплику:

– А Георгия мы куда денем? Спровадим на тот свет?

– Катя, ты жестока…

– Я? Скажи, а это не ты убила всех этих женщин?

Ганна смеется. Катя не слышит этого, но чувствует рябь, проходящую по странно зыбкому телу сестры, и до нее долетает волна затхлой сырости. Так пахнет застоявшаяся вода.

– Нет, сестренка. Не я. Я лишь хотела освободиться, избавиться от своей ноши. Они были предупреждены о возможных последствиях, о том, что получат плод не по праву рождения…

– Что-то я сомневаюсь.

– Честность, Катя, честность. Вот одно из правил игры. И ты ответь мне, честно, не лукавя: ты ведь хочешь этого, да? Просто боишься? Не бойся. Ты сможешь избегнуть моей участи…

– Отчего же ты не избегла ее?

– Я была глупа и наивна. Мою женскую судьбу сломали в самом начале. Потом я влюбилась в смазливого проходимца… Ты тоже чуть не влюбилась в него, сестренка. Он, конечно, постарел, его нервная система измотана общением со мной, но все еще, – и снова этот гадкий, студенистый, неслышимый смешок, – но все еще импозантен, подлец. Он завел себе смазливую любовницу, она захотела занять мое место и утопила меня в озере! Катя, это было больно! Что ж, в каком-то смысле ей удалось побывать на моем месте – я пришла и утопила ее в ее же вонючем бассейне!

– Инструкторшу, – припомнила Катя.

– Да, сестренка, да. И это был мой маленький праздник. Но потом… Все оказалось не так, как я себе представляла. Плод поддерживал во мне жизнь, но я все же изменилась. Я не могла появляться на людях, мне пришлось прятаться, жить только по ночам, и уж эти ночи я проводила с верным супругом! И я устала, Катя, как я устала! Без сна, без пищи, без воды, без дыхания! Знаешь, это очень страшно, если не можешь сделать вдох и выдох. И еще я устала без надежды – пока Юрий не нашел эту книгу… Как мне было больно, Катя! Я хочу уйти. И ты поможешь мне. А в уплату за услугу, которую, как сестра, могла бы оказать и бескорыстно, ты возьмешь весь прекрасный мир, и на такой долгий срок, как только захочешь!

– И я смогу жить вечно?

– Да, сестра, да!

– И пережить свою любовь, своих детей, и, быть может, внуков? Увидеть, как стареет Мышка? И как она умрет? Родители не должны хоронить своих детей.

– Я не понимаю тебя…

– Да. Ты меня не понимаешь. И я не надеюсь тебе это объяснить. Ганна, ты не думала о том, что ты вынашивала? Чей это плод?

– Это легенда, Катя, это просто старая сказка!

Тут уж и Кате пришлось посмеяться.

– Легенда? Однако она работает, разве нет? Прости, Ганна. Я обманула твои надежды. Я не могу принять твоего дара и не хочу жить вечно. Я хочу прожить жизнь, вырастить Мышку и умереть в свой срок. Не знаю, как дело обстоит с загробной жизнью, но в любом случае, мне хватит и этой.

– Не хватит, сестра, поверь мне. Мне дано видеть кое-что… У тебя опухоль, небольшая, но неоперабельная опухоль. Скажи, у тебя не болит голова? Катя, тебе осталось жить несколько месяцев.

Кате показалось, что непонятная жестокая сила вжала ее в землю, даже воздух вокруг нее отвердел и давит, прижимает к полу. За что, за что? На мгновение Кате увиделось бледное, впалое, чужое для всего живущего и надеющегося лицо той женщины, что была тогда рядом с Иваном. Вот, значит, пришло возмездие. Она тоже… обречена?.. Ей казалось, что она уже мертва, что навсегда останется в этом подвале и никогда не увидит больше дневного света, не услышит голоса Мышки… Черный, палящий, едкий огонь залил ее душу, и не было от него спасения, но вот протянулась рука, и в руке этой – что? – прохладное, поблескивающее бесчисленными гранями, антрацитово-черное яйцо. Оно кажется сделанным из камня, но это не камень. Оболочка яйца тонка, как бумага, и что-то пульсирует под ней, живет, шевелится, как червяк в яблоке. По обожженному телу пробегает судорога, тело кричит – возьми! возьми! Но черный огонь слабеет, отступает, и кажется Кате – крылья простерлись за правым ее плечом, и тень от них закрывает, спасает ее от пламени…