Артур Кангин - Классики без лицензии

Ангел попил, вытер губы крылом и попросил:

— Есть!

— Ишь, жрать захотел, курва! — восторженно удивился Феликс Петров. И улыбнулся: — Хорошо, получишь свой пай, ты только, знаешь что, сегодня Мадонну пришли, актрису и певичку, из Америки. Я хочу от нее детей иметь, наследников.

— Ладно, — прошептал ангел.

— А пока жди, — сказал Феликс Петров и крепко прикрутил ангела-хранителя к стулу. — Приедет певичка, тогда и пожрешь.

Ангел закрыл веки и опустил маленькую детскую голову на грудь.

— Пошли, — позвал меня Феликс Петров. — Нечего на него глазеть, еще возгордится от лишнего внимания.

Когда два телохранителя вежливо подталкивали меня кулаками в спину к выходу, а лакей в красном камзоле с золотым позументом держал наготове мой китайский пуховичок, я сказал Феликсу Петрову:

— Может, отпустишь ангела?

— Да?! — засмеялся хозяин. — Чтобы опять газетенкой «Молния» торговать? Гляжу, ты шутник, братец!

Я покинул чертоги Феликса Петрова в смущении.

Вдруг сквозь пуховик что-то горячей влагой окатило меня.

Я оглянулся и впервые увидел на плече своего ангела-хранителя.

Он плакал, как ребенок.

«Развязать шнурки ботинок! Скрутить ангела!» — пронеслось в мозгу.

Но я отогнал постыдную мысль:

«Лучше буду находить пропитание продажей газетенки «Молния»!

— Спасибо! — услышал за спиной.

Я посмотрел на ангела, он вытирал заплаканное детское лицо розовым крылом.

— Не за что, — буркнул я и, широко размахивая руками, зашагал к Новым Черемушкам.

В Москве жили два брата.

Один — Ваня, президент крупного и весьма преуспевающего нефтеперегонного предприятия, богатый, крепко стоящий на своих кряжистых ногах, мужик.

Другой — Степа, дрессировщик котов из бродячего цирка, а значит, мужик бедный, неуверенно стоящий на своих долговязых ногах.

Как-то в доме Степана не осталось и маковой росинки, зарплату руководство шапито задерживало, и он, посоветовавшись с женой Клавдией, отправился к младшему брату, за вспоможением.

Приходит, а у того пир горой, дым коромыслом. Цыгане медведицу Тамару с медвежонком Ксюшей водят, шансоны душевные песни поют, десяток-другой приживал да лакеев черную икру прямо из серебряной бадьи ложками жрут.

— Братишка, помоги малёхо, — просит Степан. — Третий день всем семейством и черной корочки не жевали.

А Ваня так внимательно посмотрел на брата Степана, да как рассвирепел.

— Как тебе не совестно, — говорит, — побираться в солидных домах? Связал свою судьбу с кошками, так вот пусть они тебя и кормят. С достоинством неси свой крест!

— Так ведь зарплату задерживают.

— А мне какое дело? — насупился Ваня, а потом вдруг просветлел лицом. — Ладно, приходи сегодня вечерком на мой день рождения. Хоть в тепле посидишь. Жену не забудь.

— Не забуду, — ответил Степа и, печально, с невольной завистью взглянув на свору с изумительной скоростью пожирающую калорийную паюсную икру, побрел домой.

Пришли они к Ване на день рождения, Иконку Николая угодника последнюю со стены ему в подарок сняли, и вот, значит, за пиршественным столом сидят, на именитых гостей смотрят.

А тут и впрямь было на кого поглядеть!

И Алла Пугачева, и Михаил Жванецкий, и бывший пресс-секретарь Президента РФ, а ныне знаменитый транссексуал, выступающий со страусовыми перьями в тайваньском стрип-шоу, и бандит Бритва из мощнейшей Балашихинской группировки.

Словом, весь цвет нации собрался.

Сливки!

Гости едят-пьют, хохмачей слушают, блатные песенки подпевают.

Все бы хорошо, только бедному Степану с женой Клавдией, салфетки с вензелем нефтеперегонной компании на коленки бросили, однако, саму еду на стол не несут.

Посидели супруги, все как полагается, чин чинарем, слюну обильную поглотали, да и поперли до дома.

Гости идут от именитого Вани, песни поют, у них в пузах весело, индейку с поросятами их мамоны переваривают, а Степану с женой Клавдией не до веселья, у них животы судорогой от голодухи сводит.

Тут вдруг остановился Степан, топнул разбитым китайским ботинком, да как запоет-затянет, громче сытых гостей: «Ой, Байкал! Байкал!».

— Ты чего, Степушка? — спрашивает его в испуге жена Клавдия. — Рассудком, чай, не тронулся?

— А ничего, — отвечает благоверный супруг. — От родного брата иду. Пусть все думают, что и я от пуза налопался.

Поет Степа и слышит, кто-то подпевает ему тоненьким, надтреснутым голосочком.