Ольга Матвеева: Иван-Дурак

— Не переживай, триста тысяч рублей — это совсем немного, — встрял Иван.

— Мне казалось, что много, и мне было стыдно. Я чуть ли не воровкой себя считала. Но инстинкт самосохранения победил совесть. В общем, сначала перебралась в самую дешевую гостиницу, потом сняла квартиру, нашла работу. Ты не поверишь, официанткой. А что, неплохая работа. Ресторан был очень приличный, джентльмены, вроде тебя, оставляли хорошие чаевые. А я вспоминала времена, когда я была не обслугой, а клиенткой. Знаешь, гораздо приятнее сидеть за столиком, чем бегать с подносом. Иногда я плакала, мне было так паршиво и так хотелось вернуться к тебе. Но я вспоминала слова того жутковатого клоуна в бабочке: «Исчезла, так исчезла, иначе ничего не получится», и оставалась в своей съемной халупе. Но продолжала искать другую работу. У меня ведь хорошее образование — экономическое плюс паблик рилейшенз. Вот меня и взяли в одну крупную ресторанную сеть. Я прошла собеседование и огромный конкурс. И меня взяли. В общем, я теперь высококлассный специалист по пиару. И высокооплачиваемый. В общем, я могу теперь быть даже твоим агентом. Только учти, мои услуги стоят недешево. — Аня расхохоталась. — Кстати, я бесконечно тобой горжусь! Ты лучший мужчина, который мне когда-либо встречался в жизни! И самый талантливый художник. А мне-то ты мой портрет подаришь?

— Подарю. А откуда ты знаешь про портреты и подарки?

— Я подружилась с твоей мамой. Она мне рассказывала о том, что происходит в твоей жизни. Надеюсь, ты ее простишь за этот маленький шпионаж?

— Так она постоянно общалась с тобой и ничего мне не рассказала?

— Я ее убедила. Я рассказала ей про свой сон, про того черта с бабочкой и сигарой, сказала, что он запретил мне тебе говорить. Она как про этого типа услышала, сразу согласилась. Я так и не поняла, почему.

— Вот старый пройдоха! — восхищенно воскликнул Иван.

— Ты тоже его знаешь?

— Ну что ты, милая, откуда я могу знать персонажа твоего сновидения. Давай спать. Знаешь, я столько времени мечтал о том, чтобы уснуть, прижавшись к тебе. И еще! Я тоже тобой бесконечно горжусь. Ты сумела отказаться от сытой, обеспеченной жизни и всего добилась сама. И я тоже от многого отказался и многого добился. Тот пройдоха был определенно прав. Вот же, шельмец!

Шельмец и пройдоха обнаружился той же ночью, в том самом кресле, в котором Иван увидел его в первый раз в жизни. Сейчас перед ним стоял Иванов журнальный столик, сервированный ведерком с шампанским, двумя бокалами, двумя фарфоровыми тарелками и серебряными приборами. Еще там имела место банка черной икры, разнообразные сыры, хамон и пепельница из муранского стекла.

— Присоединяйтесь! — воскликнул Петр Вениаминович, когда заметил, что Иван открыл глаза. — У меня сегодня праздник!

— А я думал, что праздник сегодня у меня и даже двойной.

— Вы, батенька, хоть и несколько переменились, но все тот же редкостный эгоист. Да, безусловно, у вас сегодня праздник, даже двойной. Но свой праздник вы уже отметили, а теперь мне нужно разделить с кем-то свой триумф! Я выбрал вас! Гордитесь, молодой человек! Это большая честь для вас. К тому же, без вас, как это ни прискорбно, никакого бы праздника не было бы.

— И что это за праздник, позвольте спросить?

— Повышение по службе. Я ждал его несколько десятилетий. И вот оно! Случилось! Когда я уже перестал ждать! Так ведь и бывает! Хоть в вашем мире, хоть в нашем. Законы бытия везде одинаковы. Давайте выпьем, Иван Сергеевич! — Петр Вениаминович разлил шампанское по бокалам. Одет он был сегодня так же, как во время первой встречи с Иваном — во фрак и бабочку красную в желтый горошек. Иван вдруг почувствовал, что больше никогда он своего ночного гостя не увидит. Он знал от Лизочки, что такая композиция истории называется кольцевой. Это когда сюжет начинается и завершается одной и той же ситуацией. Ивану захотелось плакать, как в детстве, когда ему сказали, что их кот Пушок пропал, а он догадался, что кот умер. И так защемило его сердце от того, что никогда он не увидит больше этого серого пушистого зверя с дурным характером, который не давал Ивану спать по ночам, царапался, когда бывал не в настроении. От которого были одни неприятности, но которого он так любил.

— Я хотел бы знать, за какое такое повышение мы пьем? — грубо спросил Иван, пытаясь скрыть волнение.

— Вы же меня знаете, я человек великодушный, поэтому, несмотря на то, что вы позволили себе задать мне вопрос в достаточно хамской манере, а некоторое время назад назвали меня пройдохой и шельмой, я все равно вам отвечу. Тем более что, как вы правильно угадали, видимся мы в последний раз. — Петр Вениаминович утер непрошенную слезу грязноватым платком. — Да, мне тоже грустно с вами расставаться. Ах, да, ваш вопрос! Меня назначили музой ночных сновидений.