Ольга Грибова: День гнева

— Ты многое пережила в последнее время. Мы все сильно за тебя волнуемся, поэтому мне вдвойне радостно, что ситуация разрешилась таким приятным способом. Познакомься, — директор указал на незнакомца, и тот встал. — Это Борис Андреевич, адвокат твоей мамы.

У мамы был адвокат? От удивления Ева забыла поздороваться. Наблюдая за тем, как мужчина достает из кожаного чемоданчика бумаги, она думала о матери. Какие секреты у нее были? Слишком многого Ева не знает. Она даже не в курсе, откуда брались деньги, на которые они жили все эти годы. Не могла же мама выиграть их в лотерею!

— Это завещание вашей матери, — Борис Андреевич продемонстрировал лист с кучей печатей. — Оно касается не только имущества, но и вашей судьбы, Ева. Я зачитаю его в присутствии свидетелей.

Дверь позади скрипнула. Кто-то вошел в кабинет. Ева слышала легкие шаги за спиной, но не оглянулась, сосредоточившись на адвокате и распоряжении матери относительно ее будущего. Вдруг мама в кои-то веки вспомнила о дочери и проявила заботу? Еве неистово хотелось в это верить.

Борис Андреевич нацепил очки и принялся читать завещание. Ева слушала внимательно, не упуская ни слова, но первые же строчки настолько потрясли ее, что она забыла, на каком свете находится.

— Все имущество и опеку над единственной дочерью я завещаю Сергею Анатольевичу Рогозину — ее отцу.

Ева закрыла глаза и снова открыла, рассчитывая, что наваждение исчезнет. Отец? Это что за существо? Сколько она себя помнила, они с матерью жили вдвоем. Конечно, в свои шестнадцать лет она была осведомлена, откуда берутся дети. У всех есть отцы, и у нее в том числе. Но она никогда не думала, что полумифическая фигура под названием «папа» ворвется в ее жизнь.

Окончание речи адвоката заглушили мысли, которые носились в голове как стая бешеных собак, мешая сосредоточиться. Сжав руки в кулаки, Ева запретила себе паниковать. Ее не отправят в детский дом. Это плюс. Она сделала очередной глубокий вдох. «Во всем, что с тобой происходит, ищи положительные моменты», − однажды сказала ей мама. Тогда она еще не так сильно пила. После маленькая Ева не единожды смотрела на заснувшую посреди коридора в луже собственной мочи пьяную мать и честно пыталась найти в этом хоть что-нибудь положительное.

— Ева, ты в порядке?

Она вздрогнула, осознав, что вопрос директора адресован ей. В порядке ли она? Минуту назад ей сказали, что теперь она зависит от отца, которого никогда не встречала и считала мертвым. Конечно, она в полном порядке.

— Девочке необходимо время, чтобы прийти в себя.

Голос раздался из-за спины Евы, и она горько пожалела, что не обернулась раньше. Шестое чувство подсказывало: это и есть он — давно потерянный, а нынче чудом обретенный папаша. Положив руку на спинку стула, она развернулась и уперлась взглядом в широкую грудь. Запрокинув голову, она разглядела лицо мужчины.

Ему было не больше сорока лет. Поджарый, статный он возвышался над ней подобно башенному крану. Темные волосы оттеняли бледную кожу, глаза цвета аквамарина прожигали насквозь. Ева съежилась под их взглядом. В лице мужчины читалось что угодно, только не отцовская любовь. Он смотрел на нее так, будто люто ее ненавидит. Точно один ее вид вызывает у него изжогу.

Ева обернулась к директору. Неужто он ничего не заметил? Они не посмеют отдать ее этому человеку! Да и кто сказал, что он ее отец? Стоит ли верить алкоголичке, которая порой забывала даже собственное имя?

Но директор улыбался как ни в чем не бывало. Еще бы! Такая ноша свалилась с его плеч. Маленькая сиротка отныне не его проблема − прочитала Ева в его глазах.

— В ближайшее время я решу вопросы с бумагами, — от голоса мужчины (кажется, адвокат назвал его Сергеем) у нее побежали мурашки, будто вместо воздуха комнатной температуры он выдыхал ей в спину арктический смерч.

— Чудесно, — просиял директор. — Вам понадобится время, чтобы лучше узнать друг друга. Я надеюсь, вы не увезете девочку из города. До конца учебного года меньше недели.

— Мы поживем у Евы, — ответил мужчина. — Некоторое время.

Мы? Местоимение насторожило Еву. Есть кто-то еще? Голова раскалывалась от вопросов.

Руки легли ей на плечи, и она ощутила, что не может пошевелиться, как если бы ее приковали к стулу. Пальцы мужчины (отцом она отказывалась его называть даже мысленно) впились в кожу сквозь тонкую ткань блузки. Наверняка останутся синяки.

— Ева, — он обратился к ней голосом напоминающим скрежетание металла по стеклу. Почему это слышит она одна? — Идем, я отвезу тебя домой.