Эммануэль Арсан - Лаура

Такая возможность на самом деле меня совершенно не волновала. Впрочем, этот отросток был абсолютно безразличным к моему прикосновению. Лаура была права: это была не просто вырезанная и обработанная полка. Скорее, своего рода бутон или боковой побег. Контакт с ним давал жутковатое ощущение, что этот побег покрыт кожей: это был, вероятно, эпидерм. Скользкий на ощупь, влажный от вечернего тумана или от выделения какой-то внутренней жидкости.

Внезапно у меня возникла мысль, что эта одновременно знакомая и вызывающая недоумение мягкость говорит скорее о графитовой смазке, чем о какой-то масляной субстанции. Не произошел ли он из этой паутины, которая обвила нас везде, изолировав от земли и неба.

Я достал мой карманный фонарь и осветил растение-пенис, чья плоть немедленно покрылась матово-серебряным оттенком, что сделало его еще более красивым — более того, более беспокойным.

— Что с тобой случилось? — возмущенно спросила Лаура. — Не беспокой его! И, пожалуйста, не относись к нему, как к какому-то неодушевленному предмету, или к такому, кто не знает, что ты от него хочешь!

Был ли этот корешок обидчивый или нет, меня не касалось: с риском оскорбить чувства его почитательницы я постарался поцарапать его сперва ногтем, а затем лезвием ножа по серой поверхности. Но он не поддался, не дал себя резать, проткнуть или даже поцарапать. Мой ноготь и лезвие проскользнули над ним, будто он был сделан из бесконечно тонкого, упругого и эластичного материала, явно неизменяющегося и неразрушающегося, даже лучшего, чем пластик или сталь.

— Странно! — произнес я, выключив фонарик и отступив назад.

— Фантастично! — поправила меня Лаура.

Николас издал крик изумления:

— Вот еще один!

— Где?

— Там.

Второй лжефаллос был на семьдесят или восемьдесят сантиметров ниже первого и напоминал его, как брата: старший брат, скажем так.

— Он твоего размера, — польстила мне Лаура.

Я был тронут, что она, по крайней мере, сохранила хоть это воспоминание.

— Ты ничего не замечаешь? — спросила, она.

Я исследовал размер и проверил способность его подниматься. Он казался более возбужденным, чем первый, более упругим и напряженным. Он также был покрыт шелковистой субстанцией, объединяющей таким же непостижимым образом удивительную неразрушимость и видимость хрупкой нежности. Он казался теплее. Это было все.

Улыбка Лауры выражала потворство своим желаниям, которые сохраняются для чего-нибудь действительно исключительного. Как она объяснила:

— Они находятся как раз на нужном расстоянии друг от друга.

— Нужном для чего?

— Сейчас поймешь.

В мгновение ока она сняла брюки.

— Не собираешься же ты заниматься любовью с этим деревом? — встревожено спросил Николас.

— Да.

Она не сняла рубашку, скрывавшую ее ягодицы, а вскарабкалась на корень и широко расставила ноги как раз над нижним фаллосом. Она захватила его руками и начала ласкать его со всем искусством, нежностью и знанием мужчин. И все же, зачем эти предварительные ласки? Он не станет еще тверже. Или она, наоборот, хочет сделать его мягче? Или успокоить, утешить? Нет. Я понял, что она хочет довольно простой вещи дать ему наслаждение.

Она настолько продлила эти ласки, что я подумал, что она остановится на этом. Но она провозгласила:

— Он уже готов. Он хочет меня пронзить.

Николас пожал плечами. То, что последовало за этим, должно было доставить ему еще меньше удовольствия.

— Я не буду принимать пилюль, — сообщила нам Лаура. — Я решила иметь ребенка.

Я пытался все перевести в шутку, чтобы подразнить Николаса:

— Ты думаешь, что сумеешь сделать это с первого раза?

— Мы часто занимались вместе любовью, — объяснила она мне.

— Разве ты не забыла, что вы должны завтра расстаться? — саркастически заметил я.

— О, это не имеет значения! Я вернусь назад. Или он отыщет меня снова.

Казалось, она без особых сложностей вставила округлую головку корня в свое влагалище: я уже не мог больше видеть верхний конец лжефаллоса. Она сделала несколько гибких движений в ту и другую стороны, чтобы он полностью вошел в нее и страстно сказала:

— Вот так, хорошо! Он теперь глубоко! Он действительно длинный!

— Тебе он нравится? — спросил я и к моему изумлению она ответила:

— Ко мне это не имеет никакого отношения: все, что я хочу, — это думать о нем, сделать себя действительно удобной для него. Я хочу быть для него самой лучшей из всех, кого он когда-либо трахал, а у него было много женщин, клянусь тебе. Я чувствую это: трахает он меня великолепно.