Энн Райс - Принц Лестат

Совсем как у Данте – река крови, стремительная, алая, пузырящаяся, черная, прекрасная.

– Ад не властен над нами, – промолвил дядя Лестан.

– Нет, не властен, – прошептала она, и они вместе начали подниматься вверх, вверх, совсем как тогда, над греческим островом, что разваливался на куски под ними – на куски, падающие в пенное синее море.

– Дитя крови, кровавый цветок, кровавая Роуз, – твердил дядя Лестан.

В его объятиях она была в безопасности. Приоткрытые губы девушки прижимались к его шее, и кровь его толчками входила в ее тело, билась под кожей, растекалась волной колючих мурашек. Она видела его сердце, кроваво-красное сердце, пульсирующее и яркое, видела длинные прекрасные побеги его крови, что окружали ее сердце, смыкались вокруг, и его сердце словно бы полыхало огнем, и ее сердце тоже – а когда он говорил, словам его вторил другой, зычный и гулкий, голос.

– Прелестнейший цветок Сада Зла, – сказал он. – Жизнь вечная.

Роуз посмотрела вниз. Дымящиеся клубы тьмы исчезали, таяли. Темная река крови пропала. Под покрывалом тумана мир сверкал и переливался тысячами и тысячами крохотных огоньков, а над ними раскинулось небо – со всех сторон их окружало безбрежное небо, целые галактики песен, историй и музыки – музыки сфер.

– Возлюбленная Роуз, теперь ты с нами, – промолвил дядя Лестан. С ней, с нами , добавил второй, гулкий голос.

Слова втекали в нее с потоком крови, пульсирующей в руках и ногах, горящей под кожей. Мариус нашептывал Роуз на ухо, что она теперь принадлежит им, а губы Пандоры касались ее лба, а Виктор – Виктор сжимал ее в объятиях вместе с дядей Лестаном. Невеста моя!

– Ты всегда была моей, – сказал дядя Лестан. – Для этой участи ты родилась. Моя отважная Роуз! И теперь ты с нами, ты одна из нас. Мы народ луны и звезд.

Сегодня в особняке «Врата Троицы» было тихо. Лишь Сибель с Антуаном играли дуэт в гостиной, а Бенджи наверху доверительно беседовал с лучшим другом. Лучшим другом для него был весь мир.

Рошаманд с Бенедиктом и Алессандрой отправились в оперу. Арман и Дэниел Моллой пошли вместе поохотиться под теплым дождем.

Флавий, Авикус, Зенобия и Дэвис вернулись домой в Женеву вместе с пылким и отчаявшимся вампиром по имени Убивец, что постучался в двери, облаченный в старые брезентовые штаны и оборванную куртку из оленьей кожи, и умолял впустить его. Друг Дэвиса, юного возлюбленного Грегори. Конечно, его встретили распахнутыми объятиями.

Джесси и Дэвид вместе с Сетом и Фаридом отбыли в Амазонию, в старое убежище Маарет.

Сиврейн со всей семьей тоже вернулась домой, а Ноткер со своими певцами и музыкантами – в Альпы.

Мариус остался. Он трудился в Тюдоровской библиотеке над сводом законов, что должен был со временем предъявить Лестату. С ним остался и Эверар де Ланден. Он сидел, уткнувшись в старинную книгу поэзии Елизаветинской эпохи, и время от времени отрывал Мариуса от занятий, чтобы тот объяснил ему очередную фразу или слово.

Лестат тоже покинул особняк: вместе с Габриэль, Роуз и Виктором, Пандорой и Арджуном, Бьянкой Сольдерини, Грегори и Хризантой он отправился в свой замок приготовиться к первому пышному приему в новом дворе, на который должны были съехаться решительно все. Как хороши, как совершенны были Роуз и Виктор! Как же страстно они любили друг друга, как счастливо принимали новое видение мира, новые возможности, новые надежды. Ах, молодежь, молодежь – такая наивная, но до чего же отважная!

Дождь почти не достигал этой садовой скамейки за особняком, укрывшейся под вековыми дубами. Капли воды пели в кронах ветвей над головой.

Луи сидел, прислонившись спиной к стволу дерева. На коленях у него лежала открытая книга – собственные его мемуары, «Интервью с вампиром». Мемуары, вдохновившие всю серию «Вампирских хроник». Сегодня он надел любимый темный камзол, чуть поношенный, но донельзя уютный, старые фланелевые брюки и белую рубашку, навязанную ему Арманом: жемчужные пуговицы, роскошный атлас. Сам Луи атлас не жаловал.

Необычно тепло для сентября. Но Луи это нравилось. Нравился пропитанный сыростью воздух, нравилась музыка дождя, нравился бесконечный мерный гул большого города – такая же неотъемлемая часть его, как великая река была частью Нового Орлеана. Бесчисленные толпы народа вокруг – и полнейшая безопасность, уединение крохотного огражденного сада, где лилии открывали дождю белые горлышки и припудренные желтые язычки.