Сэди Мэтьюс - Страсть после наступления темноты

О, Боже, я не могу в это поверить!

Вновь и вновь я получаю сильные удары с регулярностью и методичностью. Боль все нарастает, с каждым ударом я кричу все громче, будучи уже не в состоянии продолжать сдерживаться под этим натиском ударов. И каждый раз он чуть усиливает нажим, словно мои крики подстегивает его вкладывать больше силы в замахи. Его дыхание тяжелое и затрудненное.

Хвостики плети распространяют болевые ощущения по всей спине, жестоко покусывая мою бедную, нежную кожу. Это ужасно. Это выше моих сил, меня трясет, и между криками агонии я плачу.

Стоп-слово. Я должна использовать стоп-слово.

Я утратила любую надежду, что Доминик поймет в каком я состоянии. Он жестко порет меня, сквозь пелену боли и путаницу в мыслях до меня доходит, что возможно он теряет контроль.

Теперь я действительно в ужасе – я безумно напугана, плачу все громче и интенсивней по мере того, как дьявольское орудие вновь и вновь терзает мою спину: слева, справа и снова слева и справа. Иной раз жалящие концы плети обвиваются вокруг моего тела и попадают по груди и животу.

Каким же было стоп-слово?

Я в дикой агонии – голова безвольно перекатывается от одного плеча к другому, спина выгибается от каждого удара, руки напряжены, я совершенно не могу думать. Все, что я в состоянии делать – это с ужасом ожидать следующего удара.

Стоп…словом.. было…

Я собираюсь с силами и вою:

- Красный!

Он снова бьет меня. Бац! Сотни лезвий обрушиваются на мою воспаленную кожу.

- Красный, Доминик, остановись, остановись!

Это не «красный»…это.. О, ЧЕРТ, какая БОЛЬ…это…что-то другое…это…БОЖЕ МИЛОСТИВЫЙ…я умираю, я умираю…

- Алый! – вырывается мой вопль, - Алый!

Напрягаюсь в ожидании следующего удара, и, когда его не последовало, я начинаю бесконтрольно вздрагивать, дико всхлипывая. Никогда не чувствовала такой боли: ни физически ни морально.

- Бет? – это голос, которого я не слышала много дней. Это нормальный голос Доминика. Голос моего друга, моего любовника, мужчины, которого я так жаждала снова увидеть. – Бет, с тобой все в порядке?

Я не могу говорить, у меня истерика, слезы застилают мне глаза, с носа течет. Меня всю сотрясает от рыданий.

- О Господи, детка, что такое? – в его голосе слышится паника. Он отбрасывает плеть и бросается ко мне, чтобы расстегнуть мои путы. Как только с моих рук сняты кандалы, я плюхаюсь на пол, сворачиваюсь клубочком, положив голову на свои колени, и начинаю раскачиваться из стороны в сторону, не переставая рыдать.

- Бет, пожалуйста! - он кладет ладонь мне на руку, осторожно, чтобы не зацепить мучительно воспаленную кожу на моей спине.

- Не прикасайся ко мне! – яростно выплевываю я сквозь слезы. – Не приближайся ко мне!

Он отпрянул, на его лице шок и нерешительность.

- Ты использовала стоп-слово…

- Потому что ты избил меня почти до полусмерти, ты – ублюдок, чертов ублюдок, после всего, что я для тебя сделала, всего, что дала и терпела…Боже, я не могу поверить…, - я все еще захлебываюсь рыданиями, но мне удается говорить сквозь них, - Я была такой гребаной идиоткой. Я верила тебе, ублюдок, я полностью тебе доверилась, и посмотри, что ты со мной сделал…!

Мне так отчаянно больно – как физически, так и от тоски по моей рассыпавшейся на осколки веры – что в итоге я могу лишь плакать.

Несколько минут Доминик молча смотрит на меня, будто в недоумении соображает, как мы оказались в такой ситуации, или как утешить меня. Затем без слов берет мой плащ и оборачивает вокруг меня. Даже его мягкий хлопок причиняет чертовскую боль, соприкасаясь с моей многострадальной спиной.

Он аккуратно помогает мне встать на ноги и выводит из подземелья через пустой бар на улицу. Машина по-прежнему ждет нас у обочины. Мы забираемся внутрь. Я продолжаю плакать, не в состоянии удобно пристроить спину на сиденьях.

Всю дорогу назад на Рэндольф Гарденс я плачу, а Доминик не произносит ни слова.

Неделя Четвертая

Воскресенье. Самый худший день в моей жизни. Я в агонии. В основном из-за того, что вся моя спина покрыта ярко-красными волдырями, из-за которых я задыхаюсь от ужаса каждый раз, когда вижу их в зеркале. У меня нет возможности хоть как-то смазать спину лосьоном, поэтому я долгу сижу в прохладной ванне, стараясь сбить жар с пылающей кожи.

Мое эмоциональное состояние тоже хуже некуда. Я не в силах остановить поток слез при воспоминании о том, что сотворил со мной Доминик. Это словно ужасное предательство. Он попросил довериться ему, и я это сделала. Он попросил довериться его знаниям о моих лимитах, и я доверилась. Я сказала ему, что мне не понравилось подземелье, но именно туда он меня и отвел, чтобы причинить невыразимые мучения.