Максим Смирнов - Исповедь для принцессы

– Больше всего кончают с собой в Китае. – говорю я, – Самый большой процент смертности среди женщин, и каждая вторая предупреждает о своем желании, это говорит лишь о том, что она хочет, чтобы ее заметили, она хочет, чтобы ее любили. Ни больше, ни меньше. Чаще всего женщины используют лекарства. Они почти никогда не режут вены на руках, так как это портит кожу, и посмертные муки, понижение температуры, агония и судороги, изменяют общую картину восприятия самоубийства. Женщина не хочет плохо выглядеть даже после смерти. Они почти никогда не вешаются, так как от этого цвет лица приобретает синий оттенок, иногда из открытого рта выпадает распухший язык, и что самое неприятное, происходит непроизвольная дефекация из-за расслабленных мышц сфинктера. Поэтому женщины хотят всегда быть на высоте, даже на границе последней черты. Среди самоубийц-женщин шестьдесят процентов тех, кого можно назвать красавицами, тридцать процентов считались до смерти успешными, и только четыре процента, по заверениям знакомых и родственников, что-то там потеряли, это и подтолкнуло их к попытке самоубийства.

Я говорю тебе, что хотел бы открыть Фонд поддержки брошенных женщин, чтобы обезопасить их существование от негативного влияния этого мира. Все, что портит им жизнь, должно быть изгнано из нее.

– Ты идеалист, – говоришь ты и смотришь на меня, поправляя свои локоны, – вы писатели все такие. Каждый свой поступок ты возводишь в ранг идеала, в состояние космического совершенства. Тебе тяжело справиться с одной женщиной, а ты хочешь решать судьбы тысяч. Запиши все то, что рассказал мне, думаю, когда-то это будет актуально.

– Я не хочу терять тебя, – говорю я.

– Любовь это состояние движения, а не состояние покоя, – говоришь ты и трешь мою ногу своей туфлей, и кровь приливает к чреслам, – когда мы остановимся, то перестанем любить друг друга. И тогда мы станем невидимками один для другого.

– Нам пора найти отель и остановиться на ночь, – говорю я.

Вижу как тучи, окрашенные в фиолетовый цвет, покрывают неровной текстурой небо. Рваные кадры документальной хроники, ветер, что играет в метаморфозы со скоплениями влаги там на небесах. Мы разглядываем темные облака из грязного окна забегаловки. Ты считаешь, что туча справа похожа на кролика, ты различаешь уши и длинные задние лапы, я же говорю, что вижу на небе разорванную пополам индейку, будто грубые руки за Рождественским столом делят блюдо.

– Что бы по этому поводу сказал Фрейд? – спрашиваешь ты. – Мне не нравятся твои ассоциации. Еще немного и меня стошнит от них.

– Думаю, он посчитает, что я редкий извращенец, – говорю я и добавляю, – странно, что меня совсем не отвращают разорванные тела и убийства, а мутит от фиолетовых зайцев на небе. Фрейд покойник, и его теория, построенная на кокаиновой зависимости в двадцать первом веке уже не актуальна. Люди скачивают порно гигабайтами и совершенно не думают о своем моральном облике, когда просматривают его. Многих уже не возбуждают традиционные постельные сцены переданные с детальными анатомическими подробностями: с выбритыми зонами бикини и отбеленными анусами, которые теперь при помощи пластической хирургии, выглядят как улыбка Джоконды. Теперь Фрейд не так популярен. Глубинный психоанализ ушел в прошлое и наши переживания, которые манипулируют нами, находятся не в бессознательном, они перебрались в сознание. И теперь каждый желающий может узнать, что находится у нас в мыслях. А ты говоришь, что разорванная индейка это тошнотворно.

– Хочу принять душ и спать, – говоришь ты. Мне нечего добавить.

Мы в четырех стенах номера мотеля, наша машина во дворе остывает от поездки, а мы лежим на огромном ложе любви и разговариваем. Ты говоришь, что тебе очень интересно, что снилось мне, а мне так не хочется рассказывать запутанные сны, не имеющие никакой четкой логики. Ты слишком долго просишь, и я сдаюсь твоему напору. А после рассказываю свой сон. Очень странный сон как по мне, и переживаю, что эта долгая поездка так выматывает меня и мою нервную систему, что я не понимаю, какую роль играю во всей этой истории. Ты внимательно слушаешь, не перебиваешь и пьешь мартини из пластикового стаканчика, а я рассматривая потолок, ведаю тебе историю этой ночи.

– Сны это треть нашей жизни, – говорю я, – это мир, который каждый раз предстает перед нами в новом свете. Ты никогда не знаешь, кем окажешься этой ночью, и что случится, когда твое сознание перейдет в фазу глубокого сна. Ты можешь умирать и рождаться заново, можешь оказаться один в неведомом ранее тебе измерении и создавать свой собственный мир, можешь влюбляться и ненавидеть, быть в тех местах, где никогда не был, и описать их во всех подробностях, а потом сверить данные с географическими справочниками. Механизмы сна до конца не изучены, они до сих пор полны загадок и тайн. Бывали случаи, когда медицинские эксперименты на людях связанные с погружением в сон, заканчивались плачевно. Подопытные, погруженные в состояние сна, после выхода из него, не осознавали, где находятся, как их зовут, и не могли вспомнить прошлое, а отталкивались от сновиденческих эпизодов, которые переживали при проведении эксперимента. Их жизни поменялись местами, и души перепутались между собой. Сны это награда, но все зависит от того, кому этот подарок предназначен.