Николай Тимофеев - Стратегия гламура от души до макияжа. Самоучитель для женщин

И рвеньем сладостным на подвиг окрылила,

Веселье гордое мою согрело кровь

И благородную зажгло во мне любовь.

Плененный в двадцать лет красавицей беспечной,

Задумал я в стихах излить свой жар сердечный,

Но, с чувствами язык французский согласив,

Увидел, как он груб, неясен, некрасив.

Тогда для Франции, для языка родного,

Трудиться начал я отважно и сурово.

Я множил, воскрешал, изобретал слова —

И сотворенное прославила молва.

Я, древних изучив, открыл свою дорогу,

Порядок фразам дал, разнообразье – слогу,

Я строй поэзии нашел – и, волей муз,

Как Римлянин и Грек, великим стал Француз.

«Природа каждому оружие дала!..»

Природа каждому оружие дала:

Орлу – горбатый клюв и мощные крыла,

Быку – его рога, коню – его копыта,

У зайца – быстрый бег, гадюка ядовита,

Отравлен зуб ее. У рыбы – плавники,

И, наконец, у льва есть когти и клыки.

В мужчину мудрый ум она вселить умела,

Для женщин мудрости Природа не имела

И, исчерпав на нас могущество свое,

Дала им красоту – не меч и не копье.

Пред женской красотой мы все бессильны стали,

Она сильней богов, людей, огня и стали.

«Когда от шума бытия…»

Когда от шума бытия

В Вандомуа скрываюсь я, —

Бродя в смятении жестоком,

Тоской, раскаяньем томим,

Утесам жалуюсь глухим,

Лесам, пещерам и потокам.

Утес, ты в вечности возник,

Но твой недвижный, мертвый лик

Щадит тысячелетий ярость.

А молодость моя не ждет,

И каждый день и каждый год

Меня преображает старость.

О лес, ты с каждою зимой

Теряешь волос пышный свой,

Но год пройдет, весна вернется,

Вернется блеск твоей листвы.

А на моем челе, увы!

Задорный локон не завьется.

Пещеры, я любил ваш кров,

Тогда я духом был здоров,

Кипела бодрость в юном теле.

Теперь, окостенев, я стал

Недвижней камня ваших скал,

И силы в мышцах оскудели.

Поток, бежишь вперед, вперед,

Волна придет, волна уйдет,

Спешит без отдыха куда-то.

И я без отдыха весь век

И день и ночь стремлю свой бег

В страну, откуда нет возврата.

Судьбой мне краткий дан предел,

Но я б ни лесом не хотел,

Ни камнем вечным стать в пустыне:

Остановив крылатый час,

Я б не любил, не помнил вас,

Из-за кого я старюсь ныне.

«Прекрасной Флоре в дар – цветы…»

Прекрасной Флоре в дар – цветы,

Помоне – сладкие плоды,

Леса – дриадам и сатирам,

Цибеле – стройная сосна,

Наядам – зыбкая волна,

И шорох трепетный – Зефирам,

Церере – тучный колос нив,

Минерве – легкий лист олив,

Трава в апреле – юной Хлоре,

Лавр благородный – Фебу в дар,

Лишь Цитерее – томный жар

И сердца сладостное горе.

«В дни, пока златой наш век…»

В дни, пока златой наш век

Царь бессмертных не пресек,

Под надежным Зодиаком

Люди верили собакам.

Псу достойному герой

Жизнь и ту вверял порой.

Ну, а ты, дворняга злая,

Ты, скребясь о дверь и лая,

Что наделал мне и ей,

Нежной пленнице моей,

В час, когда мы, бедра в бедра,

Грудь на грудь, возились бодро,

Меж простынь устроив рай, —

Ну зачем ты поднял лай?

Отвечай, по крайней мере,

Что ты делал возле двери,

Что за черт тебя принес,

Распроклятый, подлый пес?

Прибежали все на свете:

Братья, сестры, тети, дети, —

Кто сказал им, как не ты,

Чем мы были заняты,

Что творили на кушетке!

Раскудахтались соседки.

А ведь есть у милой мать,

Стала милую хлестать, —

Мол, таких вещей не делай!

Я видал бедняжку белой,

Но от розги вся красна

Стала белая спина.

Кто, скажи, наделал это?

Недостоин ты сонета!

Я уж думал: воспою

Шерстку пышную твою.

Я хвалился: что за песик!

Эти лапки, этот носик,

Эти ушки, этот хвост!

Я б вознес тебя до звезд,

Чтоб сиял ты с небосклона

Псом, достойным Ориона.

Но теперь скажу я так:

Ты не друг, ты просто враг.

Ты паршивый пес фальшивый,

Гадкий, грязный и плешивый.

Учинить такой подвох!

Ты плодильня вшей и блох.

От тебя одна морока,

Ты блудилище порока,

Заскорузлой шерсти клок.

Пусть тебя свирепый дог

Съест на той навозной куче.

Ты не стоишь места лучше,

Если ты, презренный пес,

На хозяина донес.

«Когда хочу хоть раз любовь изведать снова…»

Когда хочу хоть раз любовь изведать снова,

Красотка мне кричит: «Да ведь тебе сто лет!

Опомнись, друг, ты стал уродлив, слаб и сед,

А корчишь из себя красавца молодого.

Ты можешь только ржать, на что тебе любовь?