Любовь Сладкая - Желанная добыча

– Как ты его услышал?

– Она была течной и позвала мужчину. Я тогда проходил мимо, услышал запах, вошел – и уже не смог сопротивляться. Разве ты меня не понимаешь?

– Понимаю… – и Мишель, бросая на меня злобные взгляды, медленно опустился на четвереньки, присел на кровати и, согнув голову, издал долгий вздох. А потом он сказал такое!

– Сын, – не поднимая глаз от пола, прошипел старый похотливый самец, – уступи мне ее! У тебя же есть свой гарем, зачем тебе еще и она? Ведь твои жены разорвут ее в клочья, как только увидять.

– Не могу, – Миург тоже расслабился и прислонился спиной к стене. – Я ее тоже выбрал.

– Я тебя прощаю, – сказал Мишель и, повернув голову в мою сторону, устремил свой взгляд на мое трепещущее от страха тело. – Но ты должен будешь завтра же уехать.

Я внутренне содрогнулась от этих слов и с надеждой посмотрела в сторону Миурга.

– Нет, я заберу Мелиссу с собой! Во-первых, она мне нравиться. А во-вторых…Ты же знаешь мою проблему… а вдруг она подарит мне ребенка?

– Человеческие женщины не беременеют от мяуров.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что такого еще не было, никогда.

– А вдруг я буду первым?

– И у тебя тоже ничего не получиться!

– Все равно, мне она нужна.

– Но я уже стар, – перебил его Мишель, – и не уверен, что мне повезет еще когда-нибудь раздобыть себе девчонку, которая бы добровольно… И я не могу быть уверен, что твоя мать разрешит мне завести свой гарем… Поэтому, уступи мне Мелиссу?

– Нет!

– Никто же ничего не видел. Нет никаких свидетелей, поэтому будто бы ничего и не было на самом деле.

– Нет…

И тут произошло что-то невероятное. Громко завизжав и растопырив пальцы в стороны, Мишель стремительно бросился на сына. От испуга я присела на корточки и закрыла лицо руками.

До моего слуха донеслось грозное шипение, глухой удар тел о землю, потом – звуки барахтанья и прыжков. «Наверное, мужчины нешуточно сцепились между собой и сейчас начнут рвать друг другу глотки»,– думала я, умирая от страха.

Конечно же, мне хотелось, чтобы победил Миург. Но я понимала, что дом, в котором сейчас нахожусь, принадлежит Мишелю, к тому же он был опытней, и все-таки – отец.

«Но тогда я вынуждена буду остаток своих дней торчать в этом дупле и, листая «Камасутру», мечтать о прогулках в – о боже!!! – розовом ошейнике! А еще ко мне ночью (а может быть и днем) будет наведываться облезлый старый кот, чтобы… О нет! Нет! Нет и еще раз нет!!! – внутренне содрогалась я от такой ужасной мысли. – Пусть лучше это будет Миург!»

Да, я слишком боялась возможного (неприятного для меня) исхода битвы. Но могла ли я хоть как-то на него повлиять?

И, предприняв единственное, возможное в моем положении действие – выглянув сквозь приоткрытую щель в ладонях, начала наблюдать за происходящим в комнате.

Действительно, Мишель наступал очень активно. Он то и дело рывками набрасывался на сына и, ударяя обеими руками сразу, отбрасывал его к стене. Но и Миург не хотел так запросто сдаваться. Яростно защищаясь, он то и дело показывал клыки, впрочем, не решаясь цапнуть ими отца. Потому как если бы такое случилось – и это было очевидным – тот получил бы слишком глубокие раны, а убивать противника – не такой была задача поединка.

Битва была странной: мужчины-мяуры будто бы исполняли таинственный ритуальный танец древних племен. Неотрывно глядя друг другу в глаза, они кружились по комнате, все время намереваясь схватить, прижать, отбросить.

Вот Мишель начал особенно яростное наступление на сына. Поджавшись всем телом и выставив вперед руки, он начал уверенно двигаться вперед, наскакивая, а в его широко открытых, мечущих искры глазах проглядывалась дикая решимость – во что бы то ни стало победить. Миург же, как мне показалось, решил принять волю отца. Он вдруг расслабил тело, руки его безвольно повисли вдоль туловища, на лице читалась отрешенность. Я в ужасе затаила дыхание и опять спряталась за единственно доступным для меня теперь укрытием – собственными ладонями.

«Сейчас Мишель сделает свой последний рывок, и битва будет предрешена. А ты, почему же ты так легко сдаешься?» – подумала я о Миурге, который теперь, наверное, уже сложил свое оружие, и, поджав хвост, с позором уйдет из поля боя, оставив трофей тому, кто, в принципе, имеет на него полное право.

Только ведь этим трофеем должна была быть я, и мне не хотелось осознавать, что мужчина, который только вчера завладел моим телом, сегодня так запросто мог от него отказаться.