Анте Наудис - Голубые дали

Особняк Дашиных родителей был расположен к северу от шоссе и краешек его высокой крыши виднелся на горизонте. Мне доставляло удовольствие смотреть на него, осознавая, что моя тёща из аристократического и благородного рода Белых, и в крови моего сына течёт её кровь. Их древний богатый род начал постепенно вырождаться, после того как 12 лет назад умер их сын. Теперь Даша была единственной наследницей большого состояния.

Я стал рассматривать цветы, чтобы стряхнуть уныние, внезапно навалившееся на меня. Настроение стало заметно портиться, и я решил сжечь старый мусор, устроив костер прямо в саду. Помимо него, мне хотелось сжечь то, что так ужасно давило, всё приобретенное материальное благо, которые накапливалось нами в течение 10 лет. Из года в год вещей у нас становилось все больше и больше, и сегодня мне, вдруг, захотелось начать новую жизнь и сжечь всё барахло.

Ко мне подошел Саша.

– Папа, а когда мы поедем на Мотто-выставку? – спросил он. Волосы у него были взъерошены, а на губах блуждала странная усмешка. Эту усмешку теперь я видел постоянно, это началось с тех пор, как он пошел в 4-ый класс. Усмешку можно было назвать непроницаемой или загадочной, но у меня было своё собственное представление на этот счёт. С такой усмешкой дети манипулируют взрослыми, и он это отлично делал.

– Мне нужно поработать в саду, сжечь старый мусор и сухие ветки, а ещё полить вон те прекрасные хризантемы. Знаешь, как они называются? Это розовая хризантема Амалфи, она так чудесно пахнет.

Сын улыбнулся.

– Ступай к маме, спроси, может, она не занята? – сказал я и слегка толкнул его.

Он вздрогнул и скорчил гримасу, а когда я дотронулся до него, то не сдвинулся с места.

– Я не пойду.

– Почему?

– Потому что мама занята.

И он скрылся в доме, а мне стало немного не по себе. Этот его прямой точёный нос – не мой, а Дашин, и эти длинные ресницы, и карие глаза, скорее бабушкины, вскоре потеряют свою красоту, когда в нём проснутся мои гены. Все утверждают, что он копия меня, если не брать в расчет внешность. Но мне всегда казалось, что в нём совершенно нет ничего моего.

«Ты слишком балуешь своего сына, – говорила Даша, но я совершенно этого не чувствовал»

Как-то Валентин Дах мне рассказывал о своём детстве, его отец никогда не показывал свои нежные чувства к детям. Мне вдруг вспомнились его слова: «Если у тебя будут дети, то люби их также сильно, как меня». Эти слова было приятно вспоминать, они грели душу, а потому я решил сегодня же отправиться с сыном на Мотто-выставку.

В это утро солнце освещало красивые фигуры женщин в цветастых открытых платьях. Мы вышли из машины и направились в широкий холл. Я увидел человека и мне показалось что-то знакомое в его лице. Нет, конечно же я обознался, подумав, что это брат Валентина. Мне часто мерещилась его долговязая фигура и злые чёрные глаза, когда я оказывался в людных и незнакомых местах.

В большом зале мы сели на деревянные скамейки, где проходило шоу мотоциклистов, показывающих странные выверенные трюки. Мальчик, что сидел позади нас, стукнул Сашу в спину, когда тормоза разноцветного мотоцикла взвизгнули. На эмоциях Саша повернулся к нему и ударил его в плечо.

– Дурак! – выругался мальчик.

Я повернулся и увидел его отца, который поджав губы, не знал что ответить. Я улыбнулся ему извиняющее и коснулся плеча Саши, давая понять, чтобы он перестал вертеться. Молодого отца вредного мальчика я никогда раньше не видел, но почему-то его растерянность произвела на меня странное впечатление и захотелось повернуться ещё раз, и уже попросить прощения за своего сына, хотя, по сути, виноват был его отпрыск.

Странный спокойный взгляд с растерянной улыбкой на губах, я не решался оглянуться еще раз, хотя мальчики продолжали друг друга задевать и крутиться. Мне казалось, что все наблюдают за мной, и каждое моё действие фиксируется. Я увидел Савелия Марковича Белых и его супругу Аллу Дмитриевну в специальной беседке для президента компании «In Town Experiential Marketing», и внезапно почувствовал, как ненависть и страх сковал моё горло.

Моя теща была очень стервозной женщиной, она могла говорить в лицо всякие неприятные вещи и ни один мускул не вздрагивал на её гневной гримасе. Часто в присутствии меня, она рассуждала о приезжих, мигрантах и прочих личностях, понаехавших, которые занимались погоней за приданным и легкими деньгами, промышляли грязными делами и совращали студенток. О том, как люди из низов быстро оказываются в верхах, но не умеют себя достойно вести и держаться в обществе. Мне было неприятно всё это слышать, а она, видя, как меняется моё лицо, переходила на тему Саши, что он, слава Богу, научился правильно говорить, писать без ошибок и ходит в элитную школу. И это было самым подлым, что от неё было можно ожидать.