Анатолий Шинкин: Инфантил. Лучший из «курортных романов»

Экран нетбука светил с дивана красочным посланием и нагло врал о личном счастье на всю оставшуюся жизнь за неделю и тысячу баксов. Счастье – это не точка-полюс, для всех в одной стороне, месте и времени расположения, нет к нему общей дороги. Еще раз внимательно прочитал страничку, пополняя список неисполнимых мачт, хотя… почему неисполнимых? Полистал-подвигал пальцем по столу десяток пятитысячных купюр – окончательный расчет с очередной работы – «богаче не сделают, беднее – некуда»; повеситься и на Сейшелах смогу.

В полупустом бизнес-классе «Боинга-747» неподвижно сидели и напряженно высматривали счастливую судьбу в спинках передних сидений девять, считая меня, особей мужеска и женска пола, приодетые турфирмой в ярко желтые майки, серые полуштаны «бермуды» и фиолетовые банданы. Перед стартом огламуренный голубоватый стюард, с модной стрижкой-«пилотка» и обведенными красным губами, провел по салону модельную соседку. Девица, узнав меня, гордо вскинула подбородок и манерно разместилась в задних рядах.

Впрочем, я в недоумении присматривался к другой особе, а память назойливо диктовала: «Стройная, двести-сто шестьдесят-двести», – не «стройная», а «пышка-кругляшка». Грустно взглядывая голубыми глазками над румяными вздрагивающими щеками, повествовала соседу тяжелую историю, заставившую перечеркнуть унылое прошлое и отправиться за светлым будущим.

– Я злилась, но стеснялась сказать, когда он забирался в кровать в очках, носках, часах и трусах; трусы стягивал под одеялом. Некоторое время пыхтел, сопел, стонал, упираясь ногами в носках в спинку кровати, царапая часами плечо и потея очками…, и уходил. – Женщина фалангой указательного пальца стерла слезу, усмехнулась ярко накрашенными алым полными губами и продолжила. – Встречались шесть лет, пока его не задавила спешащая на пожар и, против обыкновения, с полной цистерной воды пожарная машина. – Женщина снова усмехнулась, подвигалась в кресле, будто пытаясь поглубже спрятаться. – Считайте меня черствой или предательницей, но я целый месяц радовалась после обеда в пятницу своему одиночеству, а потом заскучала и потекли воспоминания, как наказание. Ни лицо, ни руки, ни глаза, даже имя припоминала с трудом, а только очки, носки, часы и трусы, которые он снимал под одеялом.

Внимательно дослушавший рассказ небольшой кряжистый мужичок, ерзая широкими плечами, извлек из пакета подшивку «Ваши шесть соток» и начал торопливо перелистывать.

– Вот, – победно ткнул в найденную полосу. – Довлеющий и угнетающий психику ряд воспоминаний. Только природа, взрыхленная теплая земля грядок и внимательное участие близкого по духу человека помогут вернуть душевное спокойствие.

Щеки пышки порозовели до багровости, а лицо под короткой русой стрижкой выразило нетерпеливое желание дружно поработать с ветераном ПВО на даче.

Перед «Дачником» поместились и заботливо старались не задевать друг друга гладкощёкая мощная блондинка, из породы «девка-лошадь», и коротко стриженный качок-красавец-брюнет с повадками перекормленного кота.

– Подружка 26-ти лет, красавица и умница, посвятила себя богу. Ходит в глухом и длинном черно-сером платье, на лице скорбно-постная мина, – грустно, но громко повествовала блондинка. – Ей бы с парнями кувыркаться да детей рожать, а она и себя обокрала, и кого-то, судьбой ей предназначенного, счастливым не сделала. Жаль дурочку, и себя жаль. Не дай Бог такой судьбы.

– А у меня приятель бросил пить и начал в храм заглядывать. Спрашиваю: «Как результаты?» Отвечает: «Нормально. С половиной города переспал, приступаю к другой.»

Очевидно, девущка-спортсменка и друг-спортсмен из компьютерного объявления.

Выпрямив узкую спинку и прикрыв бледными ладошками не распрямляющиеся коленки, нервно дергался и крутил лысоватой головенкой на тонкой шее тридцатилетний хлюпок, офисный крысеныш – никаких «обязательств» не потянет; похоже, и потребности с трудом вытягивает. Вполголоса смущенно изливал душу: