Алла Ботвич - Вечеринка с карликами. И другие рассказы

А потом Котан ловко вставил гитару в паз так, что правая трость стала продолжением грифа, взялся за навершие, вывел ноги в уголок – и взлетел в пасмурную театральную высь, подсвеченную дежурными лампами. Так вот что значит «Котаненко на гитаре стоит»! Снизу Славику казалось, что Котан шагает вверх ногами по невидимым облакам, парит в какой-то чудо-зоне, где реальность устыдилась своей косности и отступила, давая стоящему на руках человеку возможность чуток полетать. Славику на такое даже смотреть было страшно, он высоты с детства боялся, до тошноты…

Котан плыл, разведя ноги в стороны, чуть заметно подворачивал кистью кубик-навершие, балансировал свободной рукой, и его фигура медленно вращалась вокруг своей оси, словно антрацитовая звезда. Горькая испанская музыка пела про то, что нет и не будет на земле человеку счастья, но есть, есть чудесные крохотные минутки, когда можно парить одному в пыльном холодном воздухе, ловить кайф над черной смертной пропастью, быть свободным, быть ничьим, быть живым… Сделав полный круг, Котан свел ноги, вытянулся, прижав к телу свободную руку, – встал в свечку, потом медленно опустил ладонь на вторую трость, сместил центр тяжести. Музыка почти сошла на нет, только одна тонкая, плачущая струна все тянула слабый звук, и под этот звук Котан стал вдруг уводить плечи назад и прогибаться, образуя телом напряженную дугу. Музыка стихла, а он все гнулся и гнулся, словно хотел получше разглядеть свои ступни.

«Мексиканка у него зачетная», – сказал кто-то рядом. Славик повернулся на шепот, а когда снова посмотрел на Котаненко, тот уже вполне по-земному стоял на полу, тер запястье, а Максимов махал длинными руками и вопил что-то про «держать зрителя до конца, Олег, слышишь меня, никогда не бросай, дотяни…». Котан молча смотрел на Максимова синими страшноватыми глазами, не кивал и все потирал тонкое жилистое запястье.

Эквилибристы были отдельной кастой: цирковая белая кость, вечно в ореоле общей тайны, как будто знают про мир что-то такое, что дает им право ходить, не касаясь земли. Про Котаненко болтали всякое: что сноб, что гей, что гений, что молдаванин, что урод и наркоман, что спит, стоя на руках, что за него уже передрались «Ронкалли» и «Винтергартен», что сам Максимов хотел делать ему номер, а Котан его послал, и что ему прямая дорога в «Дю Солей», если, конечно, совсем не скурится, что, впрочем, весьма вероятно…

*

Прогон закончился в девятом часу. Девчонки звали в бар на Васильевской, отмечать Танькин дэрэ, но Славик не пошел: сказал, что устал и спину потянул, пойдет «Финалгоном» мазаться. Ковыряясь в сумке, дождался, пока опустеет коридор, спустился по щербатой лестнице в подвал. Замирая животом, потянул грязно-синюю деревянную дверь. Зал глянул на него пустыми глазами воздушных колец, шевельнул висячими хвостами ремней и тканей, тускло блеснул синими сальными матами.

У стены, спиной к залу, стоял на руках Котан: короткие шорты, мокрая голая спина, волосы собраны в тугую дульку, на полу под головой – что-то яркое. Славик, набравшись смелости, подошел поближе, пригляделся: тикает секундомером мобилка, рядом раскрыт глянцевый журнал. Котан перенес вес тела на левую руку, правой перевернул страницу, вернулся в стойку. Из журнала глянула вдруг знакомая фотка: голый торс, лихая шевелюра, томные татарские глаза – Нуреев! Скандальный невозвращенец, танцовщик от бога, Славиков детский идеал… Котан бесшумно опустил босые ступни на пол, выпрямился, глянул без улыбки:

– Ну?

– Про Нуреева читаешь? У него, говорят, свой остров был. Даже три.

– Цыпа, тебе чего?

Котан вытер напульсником лоб, заправил под резинку вылезшую курчавую прядь.

– Слушай… научи на руках стоять. Очень надо.

– Кому?

– Чего?

– Кому надо-то?

– Мне.

Котан подошел вплотную, и вдруг оказалось, что он выше Славика на полголовы. Постоял, покачиваясь, будто на ногах было ему не вполне привычно, поглядел изучающе. От него пахло чем-то морским, копченым, соленым. Хмыкнул, больно стукнул вдруг пальцем по лбу:

– Ты балетный, что ли? Как зовут?

– Славик… Слава. А ты Олег, да?

– Олег, Олег… Нагнись-ка.

– На… что?

– Нагнись давай.

Славик послушно сложился пополам, уткнулся лицом в выпирающие под узкими джинсами коленки, чувствуя, как заливаются краской щеки.

– Ноги ровно! Так… О’кей, – Котан хлопнул по спине, – вставай. Руку дай.

Цепко ухватил за ладонь, стал давить, отводя пальцы назад. Славик охнул, Котан довольно кивнул: