Мне всё сложнее и сложнее удавалось скрыть её от других глаз… Это меня напрягало, и в какой-то момент я даже сошёл с ума, подумав о том, чтобы отключить искусственную вентиляцию её лёгких, но лишь потом я собрался с мыслью и подумал о том, что произойдет, если я так поступлю. Во-первых, малышка перестанет жить, а во-вторых, я нарушу обещание, данное самому себе. Я дал себе слово, что буду рядом с ней всегда, что буду с ней до смерти, даже тогда, когда она сама будет взрослеть… Я не имею никакого права отнимать у неё жизнь, однажды чуть её не потеряв. Это мой единственный шанс, это – моя единственная вера в чудо.
МОНИКА:
Прошла уже неделя с того момента, как мы с Маркусей приехали познакомиться с его семьёй и остались у них на ночёвку, которая затянулась надолго. А все дело было в том, что Марикко настолько обрадовалась встрече с сыном, что теперь не выпускала его из объятий. И она, и Спиротто, папа Мары, бегали за ним и буквально растягивали его в разные стороны, желая побольше пообщаться. Казалось бы, даже сам сын был не против такого положения вещей. Мы оба воспринимали заботу старшего поколения, как норму, пока ситуация не усложнилась… Мы с мужем опять вынуждены были сказать «нет» нашим отношениям.
Стоило нам забраться в постель, целуя друг друга, как в комнату без стука вбегала Марикко, пытаясь оттащить мужа от меня, пытаясь позвать его в какое-нибудь новое путешествие. Сам Маркус только посмеивался над этим, а вот мне пяти раз хватило. Складывалось такое ощущение, что он был под каблуком у родной матери, забыв о своей дорогой жене, которая нуждалась в нём больше.
Но, несмотря на злость, скандал я устраивать не стала. Я вела себя достойно, как полагается прилежной невестке, хотя внутренне у меня уже зрело неприятное чувство неполноценности.
В другой раз, когда я уже смирилась с поведением мужа, меня начало раздражать поведение Энни: она стала слушать только новоиспеченных бабушку и дедушку, а маму отвергала и презирала, возможно, по инициативе свекрови. За это я их всех очень не любила и всячески намекала об этом мужу, на что он, естественно, обижался, а в конце концов вообще перестал со мной общаться. Но это было ещё не всё.
Последней каплей был случай за столом, когда речь зашла о прошлом Маркуса, о его «барышнях» в детстве, первых поцелуях и так далее… Разговор завела, конечно же, бабушка Маркуса. Вот кому было вообще не угодить. Она напоминала мне железную дверь, об которую сколько не бейся головой или бедром, толку никакого – не пойдёшь.
Ну так вот… За последние нервные разговоры я узнала слишком много того, что знать мне было не надо. Маркус в первый раз поцеловался в одиннадцать лет с какой-то итальянской девицей, потом у него было не менее двадцати таких же девиц, с которыми у него были какие-то странные отношения. Складывалось впечатление, что в юношестве мой суженый был тем ещё бабником… ну, совсем не тем, каким я его повстречала в России. Безусловно, он умел флиртовать и делал это осознанно, но чтобы так…
– Расскажи, Маркус, как ты встретил свою дорогую жену? – во время обеда бабушка Маркуса решила вспомнить наболевшее. Расслышав женщину, муж переглянулся со мной и неловко, даже с каким-то смущением, улыбнулся.
– А я не рассказывал?..
– Нет, и нам было бы интересно узнать, – отец Маркуса, Спиротто Телио-Лентие, на нас добро взглянул. Он был единственным членом семьи, который хотя бы с каким-то достоинством относился к своей невестке.
– На самом деле… м-м… Моника угостила меня пиццей, да, это всё, что я помню… – выдавил Маркус, а я на него изумленно взглянула. А как же кафе? Выпитый мною впервые алкоголь? А больница, Маркус? – На самом деле, я плохо помню… Мы с Моникой так давно знакомы, как будто всегда друг друга знали.
– А сколько вам было, когда вы поженились?
– Мне… двадцать семь, а Моне… двадцать три. Да, Моня?
Оставалось лишь спокойно кивнуть. Так страшно было думать о том, что Дорогой не считает нужным считать такие мелочи в то время, как я была безумно влюблена и помню каждое мгновение тех дней…
– Попадая сюда, человек может что-то и потерять из памяти… – тихонько усмехнулся Анджелино, который допивал кофе. Люди, сидящие за столом, сразу обратили на него внимание, хотя говорил он очень тихо. – Ротти, Мари, вот вы помните вашу свадьбу? Тот день, когда вы стали мужем и женой.
В тот момент возникла тишина. Все знали о том, что при Анджелино говорить о таких вещах было просто неприемлемо.
Читать дальше