МАРИСУ СМАЙЛ - Можно ли писАть с подводной лодки

Потом пьяная плакала, рассказывала, как он ею пользовался: и чулки надень, и так встань, и эдак загнись. Все никак возбудиться не мог. Галка говорила, что порнушку ставил и заставлял ее повторять. Фу, гадость какая! Терпение ее закончилось тогда, когда он приволок игрушку из секс-шопа и хотел, чтобы она перед ним ею воспользовалась. Галка тогда психанула и хлопнула дверью. Вздумала воспитывать этого извращенца. Ждала, что он позвонит, извиниться и его игрища прекратятся. Да, куда там! Не дождавшись от него звонка, набрала сама его номер. Он ей тут же объявил, что она может забрать свои вещи. А когда пришла, чтобы поговорить, дверь ей открыла совсем молоденькая девчонка в халатике, явно на голое тело. Студентка, наверное. Пришлось Галке собрать немногочисленные пожитки и уйти ни с чем. Причем, сам он так и не показался. «Козел! – рыдала Галка. – Извращенец! Импотент!» Тут-то она и перекинулась на Гришку. Молодость имела свои преимущества. Секс каждый раз был продолжительным и бурным. «Только давай!» – откровенничала подруга.

Ну что ж, давать Милка могла и сама. Сеню нельзя было отнести к неутомимым: быстренько получил свое и отвалил. Ни тебе слов красивых, ни ласки – торопился домой постоянно. И подарков не делал никогда, все деньги домой относил. В лучшем случае, бутылку принесет и колбасу. Сам сядет, выпьет и давай хрустеть и чавкать: «Ох, и огурцы у тебя, Милка, вкусные! Моя совсем не умеет закрывать!»

Милочка давно уже выпустила кур, на скорую руку прополола клубнику и побежала в цех, благо, сегодня она была во вторую смену. Работала она нормировщицей в цеху. Цех выпускал газоблоки, которые разлетались по стройкам района, как горячие пирожки. За счет этого производства, село расцвело, как никогда прежде. Директор цеха, брат Главы администрации района, дал рабочие места половине жителей мужского пола. И хоть селяне ворчали, что он жмот и мог бы платить больше, но за работу держались. Ворчали они, скорее, по привычке русского человека. Умом же люди понимали, что их село, по сравнению с остальными, живет хорошо. – Не надо бросать семьи, хозяйство и подаваться в город на заработки. Кроме того, Борис Петрович был крут: если рабочий появлялся, выпивши или с большого бодуна, его неминуемо ждал расчет. Поэтому, все посиделки с обильными возлияниями случались теперь только в выходные или праздники. И это тоже положительно влияло на общую атмосферу жизни. Тот же Борис Петрович отремонтировал на свои средства клуб, заброшенный в период перестройки. Теперь туда бегали мальчишки и девчонки заниматься в секциях и кружках, как в советское время. Правда, тогда все было бесплатным, теперь плата взималась, но небольшая. Имелся и хор, который работал для желающих бесплатно: пой – не хочу. С многодетных родителей денежная плата не взималась. – Они отрабатывали трудом по покраске, ремонту и уходу за небольшим фруктовом садом, что был разбит при клубе, и работой в цветочной оранжерее в свободное время. Фрукты отвозили в соседний район в детский дом и интернат для престарелых. А цветы развозили по цветочным магазинам. Самое интересное, что от работы не отлынивал никто: ни взрослые, ни дети. Борис Петрович умудрился пробудить в людях социалистическую сознательность и гордость за плоды благотворительного труда. И милосердие умудрился пробудить: уже три семьи приютили у себя детдомовских ребятишек, одного мальчика и двух девчушек. Сначала детвора дичилась сельских ребятишек, пришлые дети выглядели какими-то невзрачными, забитыми. Но потом, выровнялись и теперь уже, ни у кого бы не повернулся язык назвать их неродными.

Милочка бежала в цех и молила силы небесные, чтобы не нарваться на самого, – нюх у того был, как у ищейки. По дороге она усиленно жевала лавровый лист, отчего во рту было вдвойне противно. Но пронесло: на проходной обошлось без приключений. Переодевшись в халат, окунулась в привычную стихию. Здесь она была владычицей: покрикивала на мужиков, кокетничала, ее смех разносился по всему цеху.

Даже Игнатьич, который был на легкой работе по причине возраста, наклеивая этикетки на готовую продукцию, цокал языком:

– Эх, Милка, будешь моей милкой? – привычно шутил он.

– Дед, да на что она тебе? Уж забыл, небось, что ночами то делают? – смеялся Сашка, блестя белыми крупными зубами.

– Как что делают? Спят.

– А Людка тогда тебе зачем?

– А я ее гладить буду.

– Что будешь делать? – покатывались со смеху парни.

– Дурни вы! Не цените своих молодок! А их гладить надо, кожа у них такая, – Игнатьич почмокал губами, – нежная, гладенькая. И ручки, и коленочки, и под коленочками, и шейка, и сисечки, а животик какой: кругленький, мягонький. Эх, Милка, можно я тебя поглажу?

Читать дальше