Владимир Численский - Амиго, мачо, сеньорита…

– Послушай! Мне бы это… До унитаза добраться.

– Да ты иди, не бойся, – как сто лет знакомому, отозвалась девушка, – я глаза закрою…

Ее непосредственность ошеломляла.

«Что за чертовщина! – яростно подумал он. – Какая нахалка! Как у себя дома! Можно подумать, что она здесь давно живет и прописана! Разговаривает, как с сожителем или как сестренка! – А у него ведь на самом деле была сестренка, но разве так она воспитана?! – Лизка никогда бы так себя не вела даже с ним, а не то, чтоб с кем-нибудь посторонним!»

Подумав так, он вторично кашлянул и, вновь немного приоткрыв дверь, решительно в образовавшееся пространство сообщил:

– Не-а, я так не могу.

– Скажите, пожалуйста, какой стеснительный! – тут же, без малейшей тени смущения в голосе, среагировала на его реплику странная купальщица.

Это уже было слишком!

Прикрыв раздраженно дверь, он еще немного подле нее в раздумьях постоял, а затем вернулся в зал и с ходу плюхнулся в массивное кресло. Только тут он обратил внимание, что диван, на котором он спал, был разобран во всю ширину, хотя он никогда так не делал прежде – за исключением тех случаев, когда у него ночевали женщины.

«Что же все-таки было? – сумрачно думал он, тупо разглядывая диван. – Я что, подцепил ее вчера где-нибудь по дороге домой? Или, быть может, она меня? Но тогда почему она называет меня Кешей? А был ли вообще секс?»

В принципе, ничего против секса с такой милашкой, он, конечно, не имел. Но, судя по тому, как он себя наутро чувствовал, его организм полностью отрицал наличие секса в его жизни прошедшей ночью. Да и, как правило, он в таком состоянии был просто не расположен им заниматься.

«Да меня, наверное, вчера вечером самого трахнуть можно было, а я б ничего не почувствовал. – С сарказмом подумал он. – Но тогда, возможно, я притащил ее к себе домой, потянул в постель, а сам попросту вырубился? Да, так вполне быть могло бы. Но тогда из-за чего весь сыр-бор? Упустить такую милашку! А с другой стороны, слишком уж по-свойски она себя со мной ведет. Так вальяжно себя дамочки ведут лишь после удачного секса, – решил он, – да и то, лишь до тех пор, пока не выпишешь им по такому счету тормоза. А если все-таки не было ничего? Тогда надо все у нее технично выведать, да и постараться наверстать упущенное немедленно! А то ведь, даже если что и было, ведь тело ничего не чувствует. Вообще, по совести говоря, на месте этой милашки сейчас должна была быть Лерка. Но насчет ее припоминается, что будто бы с нею изрядно поругался вчера».

Мысли не давали ему покоя, но цепь событий предыдущего дня в памяти никак не восстанавливалась. Он помнил, что вчера поехал на день рождения к Нике, которое отмечалось попросту, в домашних условиях – в целях экономии. Никин дом располагался на Староневском – неподалеку от Московского вокзала. Во время торжества Никой планировалось помирить его с Леркой, с которой он не виделся уже, наверное, с месяц; которая в свою очередь для подтверждения добрых намерений грозилась специально для него притащить с собой в Никин дом какого-то богатого клиента того рекламного агентства, где она работала – будто бы владельца крупной охранной фирмы; и развести дело так, чтобы тот крутик подыскал для него – Леркиного дружка – теплое местечко с приличными лаве. Возможно, даже телохранителем. Но, похоже, вместо примирения с Леркой, вышла ссора с самим крутиком – кажется, Николаем, а может и нет – тут уже все помнилось тускло, но вроде бы точно тот железно запретендовал во время пьяного застолья на то, чтобы стать Никиным женихом либо попросту пользовать ее время от времени, попутно подбивая еще клинья и под Лерку. И, как ни печально, пришлось разбить тому Николаю нос. Что было дальше? Дальше ничего не вспоминалось.

Из коридора донесся, наконец, звук приоткрывшейся, а затем закрывшейся двери, последовавшие затем тихие звуки неторопливых шагов девушки, и в итоге она сама, в халатике, просушивая попутно волосы большим полотенцем, вошла в комнату, мило ему улыбнувшись сразу с порога.

«Халат, полотенце – все не мое!» – машинально отметил про себя он.

– Кеша, я все, можешь идти, – сообщила она и, усевшись в точно такое же массивное кресло, что и то, на котором восседал он, расположилась в углу комнаты у самого окна – прямо за журнальным столиком, который теперь их разделял, где несколько вычурно красовалась латиноамериканская соломенная шляпа с огромными полями – Леркин подарок на его день рождения годичной давности, и небольшая лампа светильник – тоже Леркин подарок, но не по случаю, а так просто – чтоб ей самой было уютно, когда она оставалась у него.