Екатерина Бакулина - Женщины принца Сигваля

Так по-хозяйски. Небрежно.

И так, что становится не по себе.

– Еще разок? Да ты просто чудовище!

– Нет, у меня просто был тяжелый день. Так вышло.

Он смотрит на нее, выжидающе.

– А если я не хочу? – осторожно говорит Ингрид.

И даже не потому, что не хочет, а потому, что хочет знать.

– Ты можешь идти, я не держу тебя, – так же небрежно говорит он. – Что-нибудь из одежды… вон там можешь взять плащ, завернуться в него целиком, по самые уши, никто не заподозрит, что ты голая. И иди.

Он так смотрит… Да никуда она не пойдет. Что бы он ни делал с ней.

– Но мне, почему-то кажется, что ты захочешь остаться до утра, – говорит Сигваль. – Не бойся, на этот раз я аккуратно.

– Ты можешь аккуратно? – не очень верит она.

– Я все могу, – уверено говорит он.

– Завтрак готов…

Проснувшись, Ингрид не сразу понимает, кто лезет к ней обниматься. Это так странно.

Ее целуют в плечо, потом в шею, щекотно трутся щекой о скулу.

– Ну, если вставать не хочешь, я сожру все сам, – с теплой усмешкой.

Она вздрагивает. Едва не подпрыгивает от этих слов. Разворачивается к нему.

Все, что было вчера вдруг разом встает перед глазами.

До паники.

– Не пугайся, это, всего лишь, я.

Сигваль. Всего лишь…

Он обнимает ее, осторожно гладит ладонью живот.

Мальчишка. Удивительно, каким мальчишкой он выглядит с утра. Такой расслабленный и довольный, почти беспечный. Светлые волосы, серые глаза, даже немного веснушек на носу – она и не заметила. Волосы мокрые… Он успел умыться или даже поплескаться вовсю, вон, грудь тоже слегка мокрая.

Он смыл кровь…

И он все еще голый.

От него пахнет нагретой водой и мылом. И жареным беконом еще… или не от него, а просто пахнет, завтрак же принесли.

Едва рассвет.

Бог ты мой, пошевелиться после вчерашнего Ингрид не в силах. Если бы не это – можно было бы решить, что те забавы ей приснились. Или, вернее, что снится сейчас. Снится, как Сигваль нежно и неторопливо обнимает ее, берет в ладонь ее грудь, гладит большим пальцем – чуть-чуть щекотно и так приятно. Даже пугает немного, потому, что так не может быть.

И, наверно, поэтому она…

– Я не хочу завтрак, я хочу спать.

Невольно сжимается, пытаясь подтянуть колени, закрыться…

Боится поверить. Лучше уж сразу.

Если бы она сказала такое мужу, если отказалась идти с ним, он бы ее убил. Самое меньшее – вытащил бы из постели за волосы и…

– Ладно, – соглашается Сигваль, целует в плечико, у него такие теплые губы. – Значит, мы можем не торопиться.

Он гладит ее грудь осторожно, почти задумчиво, обводит пальцем сосок, чуть сжимает, тянется к ней губами, и, точно так же, как пальцем, обводит языком. Медленно… Это кажется так странно… Просто потому, что от Сигваля она ожидает другого. А он ведет пальцами на живот, и под спину, всей ладонью, мягко прижимая к себе. Глубокий вдох. И тело Ингрид само подается к нему, отвечая на эту ласку, непроизвольно, со стоном… Но в голове… в голове почти смятение. Невольное ожидание удара, как только она расслабится.

Но он лишь разворачивает ее к себе. Под себя. Разводит ее ноги, чуть приподнимая, направляя.

Разглядывает ее.

– Ты невероятно красивая, – говорит просто и без затей, от души.

Его ладони скользят по ее коже, так, что хочется выгибаться им навстречу.

А потом Сигваль наклоняется к ней и целует в губы. Все так же искренне, и так горячо. И, вместе с поцелуем, входит в нее, медленно, тоже лаская, наслаждаясь этим движением… Обнимая и прижимая к себе, наполняя собой.

И это вдруг болью отдается в сердце. Едва не до слез.

Ингрид не понимает…

Это больше не похоже на игру, на взаимное удовлетворение, даже на страсть… что-то большее. Пусть мимолетное, но настоящее чувство.

Ингрид не готова.

Нет, она боится. Это чувство не наполняет ее сердце, а лишь отдается звенящей пустотой. Она больше не может любить, даже вот так, на одно утро. После всего, что с ней было – любовь безвозвратно выгорела внутри.

Нежность отдается тоской и тянущей болью.

И то, что происходит сейчас…

– Что это за тюленьи ласки? – говорит она, лишь только он отрывается от ее губ.

Сломать это наваждение.

– Тебе не нравится? – он все еще довольно улыбается, ничего не изменилось, только где-то в глазах…

– Мне нравилось вчера… поживее. А для этого мог бы и не будить меня.

Провокация. Пусть лучше он ударит ее, чем так. Пусть лучше ей будет больно сейчас… потому, что если позволить ему, поверить – то будет в стократ больнее, когда он уйдет.