Игорь Ревва - Голубка

Да, надо объясниться, наконец, расставить что-то там над чем-то… надо, но не сейчас, не прямо сейчас – ранним утром, пронизанным беспредельной прохладной ясностью, заоконным городом и свежим, отрезвляющим осознанием того, что жизнь не перепишешь заново, как картину или книгу. Надо поговорить с Полем, непременно надо, но – чуть позже. Кто же затевает такие разговоры утром?

Прежде всего, переться к соседям в такую рань – верх неприличия. Постучать, войти и выдать: «Послушай-ка, Поль! Я давно собирался тебе сказать…» А они ещё спят или только что проснулись… Поль ещё ворочается во сне, а Мадлен уже сидит на постели, рассеянно поправляя волосы, во все глаза таращась на Пьера и не замечая, что простыня не прикрывает ей не только плечи, но и грудь. И не понимая спросонок, что же происходит. Ведь только что она спала, а тут этот визит, а перед ним ещё внезапный вой…

Вот, чёрт! Собака ещё тут… плохо, если она их действительно разбудила. После вчерашней истории с голубем (вспомнив о птице, Пьер невольно нахмурился) сегодняшний концерт Жозефины только добавит нервности Полю. А значит, лучше с ним сегодня о Мадлен не говорить, лучше отложить это дело на потом, хотя бы дней на пять… или на десять… а Мадлен я объясню, она поймёт… Интересно, всё-таки, не разбудила ли их собака?

Соседи Пьера Бурне собак не особенно любили – ни сам Поль Вандаль, ни его жена Мадлен. Но претензий к Пьеру они никогда не предъявляли. Обычно собака вела себя тихо и никому не мешала. Сегодняшний утренний концерт был единственным случаем, когда она позволила себе столь громко подать голос. Поль от этого вопля проснулся и некоторое время не мог понять, что за звук разбудил его.

– Собака, – сонно пробормотала Мадлен. – Спи…

Поль нахмурился и проснулся уже окончательно. «Собака! – недовольно подумал он. – Мало мне было самого Пьера Бурне, так теперь ещё и сука его тут…»

Поль запнулся. Он вдруг понял, что при этих словах перед глазами его возник образ Мадлен. И сразу же вслед за этим (правда, после секундного смущения) появилась мысль, что как-то слишком уж демонстративно-безразлично сказала она сейчас о собаке. Можно подумать, будто она ежедневно такое слышит. А может быть, и слышит – Поль же не сидит дома целыми днями. Откуда ему знать, что здесь творится, пока он пропадает в этой своей библиотеке?

Да, в общем-то, и так понятно, что тут без него творится. Он же не слепой… Надо ему, всё-таки, разобраться со всем этим. И больше не выставлять себя идиотом перед ними… и перед собой.

Впрочем, пока что вряд ли получится – не выставлять себя идиотом. Для этого хорошо бы сменить квартиру, но не дороже, чем эту, и одновременно не хуже – не найти. А на более дорогую нет денег. Их, собственно, и на эту-то едва хватает.

При воспоминании о деньгах (их отсутствии) Полю сделалось неуютно. И даже в животе заворчало, хотя он совершенно не был голоден. Но это предусмотрительно давало знать о себе отсутствие надежды на обед.

Хоть бы сегодняшний промысел оказался успешнее, подумал Поль. Вчерашняя охота, можно сказать, не удалась, а деньги за написанный для журнала рассказ всё никак не поступали. Не будет их, вероятно, и сегодня. И если бы Пьер не угостил вчера обедом…

Вот и попробуй тут не выглядеть идиотом, невесело подумал Поль. И чтобы отвлечься, принялся обдумывать детали нового рассказа. Но мысли его неуклонно возвращались ко вчерашней неудачной охоте. Хотя кому-то это и может показаться странным: какая вообще охота – удачная или неудачная – может быть в центре европейской столицы?!

Обычно, когда иного способа раздобыть еды не было, Поль отправлялся в Люксембургский сад. Он приходил туда перед самым его закрытием, когда народу было меньше всего. Излюбленным местом его охоты был фонтан со странным и непонятным Полю названием: «Вечность».

Фонтан этот всегда поражал Поля своим видом. В центре каменной чаши на обломке гранита возвышался бронзовый юноша в короткой тунике. Лицо его выражало сумасшедшую радость, а в руках он сжимал здоровенную рыбу, напоминавшую Полю карпа. Изо рта рыбы неряшливо извергался поток воды, заливая двух обнажённых бронзовых девушек, стоявших несколько ниже. Девушки находились лицом друг к другу, взявшись за руки и откинув назад головы, будто собираясь закружиться в танце. Лиц их было не разглядеть, к тому же покрывало воды искажало черты, но Полю всегда казалось, что девушки орут от ужаса при виде нависшего над ними карпа. Парочка эта стояла плотно прижавшись друг к другу животами, и наросшие между ними зелень и мох создавали впечатление скомканных и задравшихся зелёных юбок. Возле ног девушек лежали два могучих зверя: лев, прикрывавший зачем-то лапой один глаз, и медведь, подпирающий лапами морду. Во взгляде медведя, обращённом на льва, читалось необъяснимое осуждение. Ещё ниже, уже в самой воде, наполовину скрытые ею, расположились четыре дельфина и четыре же русалки. Лица русалок выражали полное недоумение, а из голов их – как, кстати, и из голов дельфинов – вырывались вверх струи воды, создавая вокруг всей скульптурной группы подобие сверкающей серебром капель беседки.