Властелина Богатова - Избранница Тьмы. Книга 3

Лойонов Ирмуса оставалось всё меньше, но даже и те отчаянно нападали, стараясь во что бы то ни стало убить стражей, объявленных предателями его величества.

Снег уже был залит кровью. В груди Маара горело, ярость билась в нём смерчем, неутолимая, жестокая. Он убивал, отсекал, колол, лойоны падали с отрубленными конечностями, головами. Он готов был бросаться, как дикий зверь, вырывать глотки и сердце, выкалывать глаза, и его ничто не могло остановить. Исга́р бушевал в нём, изматывал, но Маар не мог его задушить, убивая тех, кто пришёл за жизнью ассару и его собственной. Где-то рядом бился Шед, Маар видел его красный плащ, мелькающий в этом кровавом месиве, и Фолк, который встал на его сторону. За них Маар тоже был готов убивать, беспощадно, неумолимо, так, что глаза застилало багряным светом. За этим буйством он ощутил движение воздуха и биение недр Излома. Голову сдавило, что-то тёмное полезло и надвигается с той стороны, а в следующий миг вонь серы обожгла ноздри и глаза.

Нойраны пришли на запах крови.

Пробивая броню, Маар вогнал меч в грудь рухнувшего от мощного удара лойона, обернулся. Нойраны хлынули на поле кровавой бойни. Шед отступил и уже торопился к Маару.

– В круг! – крикнул Фолку, что расправлялся с напавшим с левого бока лойоном.

Маар вынул меч и отошёл к скалам. Шед, подбежав, ударился плечом о его плечо, становясь рядом, выставляя перед собой окровавленный меч, тут же подоспел Фолк. Стражей мало, слишком, чтобы отбиться от стаи – Маар насчитал уже пять нойранов, ещё семеро подкрадывались с левого бока. Оставшиеся королевские воины в страхе отступили, сгрудившись жалкой кучкой, ужас метался в их глазах, когда нойраны окружили их: голодные, свирепые, вселяющие панику в простых солдат, видящих порождения Бездны впервые. Нойраны чувствовали их страх, слабость. Они подобрались уже к мёртвым телам, раскиданным на снегу, рвали плоть, мотая их, как тряпичные куклы, другие устремились на тех, в чьих венах ещё шумела кровь. По воздуху будто прокатилась рябь и прошла сквозь всё тело, уходя в землю. Маар ничего не понял, когда исга́р в нём вдруг утих, и он услышал пробившийся сквозь туман зов. Тот зов, который Маар испытывал, когда Истана оказалась в беде, взятая в плен короля. Горячая дрожащая волна прокатывалась по телу снова и снова, непрерывно, тянула нутро наизнанку, пробуждая инстинкт бежать, следовать на этот зов, немедленно. Но не до одного Маара он доходил – нойраны замерли, перестав поедать мертвецов, настороженно задрали уродливые морды, прядая ушами, смотрели куда-то в сторону Излома.

– Что происходит? – Шед опустил меч, оглядывая напряжённо застывших тварей.

– Похоже, они что-то чуют, – сплюнул Фолк.

Асса́ру… Они чувствуют её. Нойраны взметнулись, поднимая клубы снега, пустились прочь с места битвы, бросая наживу. Маар сорвался с места, взбежал на каменную плиту, пронаблюдал, как порождения бегут обратно… в Излом.

«Дрянная девчонка, вновь куда-то влезла!» – взяла было ярость, но она тут же остыла, сменяясь оцепенением – с Истаной что-то случилось там, по ту сторону!

Потеряв контроль над собой, Маар сцепил зубы, незамедлительно бросился к Излому вслед за тварями.

После того, как Ремарт пропал в затихающем сознании, меня будто швырнуло в воронку. Я барахталась в ней, как песчинка в целом океане. Я шла вперёд через тьму. Я точно помнила, что переставляла ногами, минуя Излом, только ноги утопали, будто в трясине, были неимоверно тяжёлые, как и всё тело. Воздух стылый сдавливал со всех сторон, не давал дышать толком, казалось, что голова лопнет от давления, и тысячи световых всполохов, как вспышки молнии, проходили через всё тело током, вытряхивая, выворачивая наизнанку. Мне сделалось страшно, я не понимала, что происходит, боялась за ребёнка, боялась того, что это могло как-то навредить ему. Это продолжалось неизвестно сколько, время совсем перестало существовать. Сколько я уже шла? Как долго?

Белый свет ослепил, разорвав тьму – выход из расщелины, с другой стороны! Я изо всех сил устремилась туда. Я не помнила, как вышла, как прошла сто шагов и рухнула в снег. И думала, что не поднимусь, наверное, больше – тело не слушалось – останусь под слоем снега навечно. И только на краю сознания я боялась за пульсирующую так трепетно жизнь внутри себя, она призывала меня подняться, вынудила пошевелиться. Со стоном я всё же приподнялась, выныривая из стылой пустоты.