Лали Та - Поющая для Зверя

Это его безумие… Она его безумие.

И сам не понимает, как прикладывает руку к панели, чтобы отворить дверь.

Она отъезжает в сторону и вдруг пугается тишине и мраку, где каждая его мысль о ней словно становится материальной. Каждая грязная фантазия о девушке, мирно спящей на маленькой отдоместной кровати в двух шагах от него.

И у Эмира колени подгибаюстся. Здесь все пропитано ей, ее дыханием и запахом волос. Спускается по стене, неотрывно глядя на нее, и трястись начинает от запретной похоти.

Рвет, колотит всего изнутри и удержать не может. Член напрягается просто от того, что смотрит на нее спящую. Просто потому, что бл*** ее губы приоткрыты, а ресницы дрожат. Этот запах ее тела сводит с ума. Как наркомана, как гребаного помешанного. Не может устоять против серебра волос, переливающихся на подушке. И понимает, что дело совсем не в том, что как Зох говорит, он падок на каких-то там блондинок. Ему срать на всех. Кроме нее. Его собственную постель сейчас греет невеста, и все в ней – похожее, смежное этой расе, но ему насрать на Азалию. Плевать, что ждет его, напялив, как обычно, какой-то красный пеньюар. Он хочет просто быть здесь, подле Аиши. Просто привалится к стене спиной и караулить ее сон. Как верному псу, как зверю, помешавшегося на той, что когда-то его приручила, а потом растоптала в прах.

И рвет на себе волосы, потому что знает, что не может с ней быть. Знает, что давно забыла и послала ко всем чертям, выбрав какого-то местного принца, а не его… Безродного, без титула, у которого из умений только убивать и подчинять.

Всегда знал, что слишком хороша для него. Слишком чиста, и мысли все где-то в другом мире… С музыкой, искусством… А он нихера не понимал в этом никогда. И когда она ему объясняла сидел тихо, просто глядя, как она улыбается зачарованно и глаза горят. Она была прекраснее любого произведения. И если любить ее – значило быть ценителем искусства, то он, мать твою, был им.

Аиша… Само ее имя звучит как музыка. Похоронный марш его смерти.

И он вытягивает руку, просто, чтобы убрать локон с ее лица. Подтягивается ближе, не смея касаться, видя, как трясутся пальцы в этой полутьме. И он горит весь, как в лихорадке. Желание лечь позади нее и прижать к своему раскаленному желанием телу становится таким невыносимым, что он подчиняется ему.

Стягивает с себя камзол, чтобы чувствовать ее ярче, и приобнимает за талию, подтягивая расслабленное тело к врывающемуся паху.

Тесно. Очень тесно на это одноместной кровати рядом с ней. А простыни уже взмокли от общего жара их тел. Она тоже горит… И он почти не соображает, что делает, когда дрожащими пальцами отодвигает тонкую ткань ночнушки и жадными губами впивается в ее плечо.

Аиша выдыхает так рвано, что у него по телу судорога проходит. Звереет, ощущая, как яйца сводит от этой болезненной тяги к ней.

Хрипит, сдерживая себя из последних сил, собираясь для того, чтобы вскочить одним рывком и нестись прочь из этой комнаты.

И вздрагивает всем телом, чувствуя, что она вдруг коснулась пальцами его груди. Несмело, очень медленно. Поднимает голову, и сердце в горле стучать начинает, когда сталкивается с ее испуганным взглядом.

– Ты не спишь… – бормочет какой-то бред, сам себя презирая. – Прости меня… Я обещал тебе, что никто не тронет… Я просто… Бл***… Идиот…

И перекидывает ногу на пол, чтобы уйти, как вдруг чувствует, как ткань на рубашке натягивается. Смотрит хмуро, не понимая, что за черт, и вдруг видит ее белые пальцы, сильно сжавшие ворот.

Пульс тут же подскакивает до нереальных величин, а в ушах кровь стучать начинает.

– Ты… – хрипит пересохшими губами. В глотку как будто песка натолкали. – Ты… Хочешь?..

И она приоткрывает губы, испуганно вдыхая, но продолжая держать его. Их сердца бьются вместе, разрывая тишину и пугая разразившейся бурей.

И очень медленно, словно сама боюсь, того, что делает, Аиша друг кивает, дрожа вся как лист.

И ему просто башню сносит. Бросается на нее, как одержимый добычей зверь, впиваясь ртом в губы до боли. Сжимает волосы, скользящие сквозь пальцы, и их глаз искры сыплются, когда чувствует, как Аиша стонет и приоткрывает рот, подчиняясь его звериному желанию.

А его уже объяла агония. Он ничего не видит кроме ее подёрнутых туманом желания глаз и неуверенных пальцев, гладящих его шею.

Эмир начинает рвать на себе одежду, попутно задирая подол ее ночнушки. Видит, как в темноте контрастирует его смуглая кожа на ее идеально белой и распаляется еще больше. Хочет ее как ненормальный, как безумец.