Лали Та - Поющая для Зверя

Смотрит на нее и чувствует, что лжет, какой-то гребаной частичкой души, там, где они связаны, знает, что неправду говорит.

– Я не верю тебе, – качает головой и уверенно смотрит на нее.

– Не веришь?.. – сначала потерянное выражение, но тут же меняется, становясь насмешливо-пренебрежительным, и он отшатывается, как будто ударила его. – Не веришь, Эмир? Что ж, я пыталась быть вежливой… Чего ты хочешь от меня? Чтобы я променяла свою жизнь принцессы и наследницы престола на жизнь… – кривит губы, – Жены какого-то кочевника? – глазами сверкает, приближаясь, и он тонет, захлебывается болью. – Хочешь, чтобы я моталась с тобой по вселенной… И была кем?.. Твоей женой? – еще один удар под дых от того, как на ее губах звучит это слово. – Ты хоть представляешь, какая пропасть нас разделяет, Эмир? Да ты хоть… – она приближается еще ближе. – Хоть представляешь, как надо мной будет изгаляться весь высший свет Альянса, если узнает, что я стала женой сына какой-то плебейки?..

– Довольно. – берет себя в руки, чувствуя, как черная ярость застилает глаза.

– Не довольно, Эмир! – в ее глазах блестят слезы ярости. – Проваливай к чертям собачим, туда, где тебе самое место! И возвращаться не смей! Ты оскверняешь своим присутствием эту святую землю!.. – обрывает мысль, начиная хрипеть, потому что сам не понял, как сомкнул пальцы на ее горле.

– Я. Сказал. Довольно. – Приближает к ней свое лицо, получая какую-то нездоровую радость от того, что заставил заткнуться наконец. – Я надеялся, что встречу здесь ту девочку, которую полюбил, – рычит в губы, смотря в испуганные глаза, – но я ошибался. Ты не та, кого я искал, Аиша. Ты. Маленькая избалованная стерва. И больше, – касается носом ее кожи, и она дрожать начинает от страха. – Клянусь, я никогда тебя больше не побеспокою.

Отпускает резко, и Аиша отлетает в сторону, хватаясь за горло и начиная хрипеть.

Разворачивается спиной, чувствуя, как бешенство подкатывает тряской в теле.

И уже на выходе бросает ей через спину:

– Я убивал и за меньшие нанесенные мне оскорбления, – рычит сквозь зубы, еле сдерживаясь, чтобы не развернуться и не разорвать ее на части. – Еще раз увижу тебя, и ты горько пожалеешь об этом, Аиша.

А она ничего не отвечает. Так и стоит где-то там, сзади, трясясь как лист и обхватывая себя руками.

И сквозь пелену гнева, ему вдруг хочется совершить безумство. Схватить ее, брыкающуюся, закинуть на плечо и бежать на самый край света. Сделать своей даже через силу, на столько сильна его одержимость этой сукой.

И глаза прикрывает, успокаивая зверя внутри.

Не может. Не сделает. В память о девочке, которая промывала его раны, когда он дрался за нее. От нее ничего не осталось, кроме зеленых, бездонных глаз.

Оборачивается, бросая на нее последний взгляд с привкусом горечи, и дыхание перехватывает от того, как она прекрасна. Серебро струящихся волос, белая, сияющая кожа, алые сочные губы, сводящие с ума и эти глаза… О, дьявол… Сколько раз эти глаза преследовали его во снах…

Судорога проходит по телу от мучительного желания, смешанного с болью, и он делает над собой усилие, дергая ручку двери и вылетая из комнаты.

Только не возвращаться. Никогда.

Ему слышится, будто она что-то кричит ему вслед, но понимает, что с ума просто сходит. Просто одержим и болен. И несется по коридору, не обращая внимания на удивленных слуг, которых сносит с ног, пока пелена застилает глаза.»

Эта сцена, произошедшая меньше недели назад, вызывает новый приступ боли.

Не позволит, не может дать ей снова власть над ним в руки.

И голову тисками сжимает, словно это поможет прогнать ее.

Не может… Не может держаться от нее подальше. Она – его неизлечимая болезнь. Заноса, застрявшая в мозгу.

И вскакивает на ноги, вылетая из аппаратной. До последнего не понимая, куда направляет его воспаленное сознание.

Бредет по коридорам, а в голове только что и стоит – ее лицо и силуэт. Картинки сменяют одна другую, и он пальцами стискивает виски, пытаясь понять, что же упустил, где допустил промах.

Картинка больше не складывалась. И он не мог ненавидеть Аишу. Просто не был на это способен. Она всегда была частью его. Большей частью.

Голод по ней был невыносимым, сводил его с ума.

И вдруг понимает, что стоит перед ее дверью. В долбаном отсеке для прислуги. Кладет ладонь на дверь и словно чувствует ее дыхание. Лбом прислоняется и стискивает зубы, пытаясь заставить себя уйти. Развернуться и мчать отсюда к чертям собачим.