Суфьян Бё - Я – твои ДНК-ангелы, детка!

Очевидно, у самого Начо на этот счет были совершенно иные планы.

Однажды маленькая заварушка на Гаити, совпавшая по всем возможным календарям (от лунного китайского до потаенного, приписываемого майя включительно) с моим четвертым днем рождения, из воспоминаний о котором у меня только и осталось, что тепло чьих-то больших, мускулистых ладоней, привела к грандиозному разгулу зомби. Первоклассные специалисты от зари до зари работали на совесть – по всем запатентованным вудуистическим канонам: выкапывали трупики прекрасных чернокожих революционеров, снабжали их солнечными батарейками и отправляли на подпольные плантации выращивать коноплю и батат. Когда революция завершилась, а экономика страны испытала на себе все прелести рыночной вседозволенности, зомби согнали в гигантскую деревянную хижину, сооруженную по случаю и во имя на главной площади, и там сожгли, а жрецов Вуду закопали в ямах, глубоких настолько, что даже сам дьявол не низвергался глубже. По крайней мере, я не смею исключать подобного сценария. Мое босоногое детство допускало возможность существования земли в качестве эдакого многоквартирного дома, населенного такой прорвой всякоразной чертовщины, по сравнению с которой персонажи видений средневековых мистиков вместе взятые – не более чем любительская иллюстрация к детской книжке-раскраске.

Во славу святой мученицы Сьюзен Аткинс, неужто кому-то из них удалось спастись, вплавь пересечь океан, и мистическим образом оказаться под окнами муниципального крематория за долю секунды до намеченного сожжения?

А ведь из Начо получился знатный покойник.

Ладненький и аккуратный – всем прочим на зависть.

Но сейчас этот покойник сидит напротив, гниет и потирает скулу своими желтушными пальцами. Алкоголь всегда считался славным спасением от реальности; в самом деле, я всегда полагал зеленых чертиков и штурмовиков СС, допускаемых белочкой в реальность по эту сторону зеркала, более приятными собеседниками, чем мертвые приятели.

Начо заказывает черничный пирог, кофе во френче и, в ожидании заказа, таращит на меня свои пустые глазницы.

– Вчера я съел проститутку, Суфьян. Купил, как дешевый рамен в китайской забегаловке, переспал и съел.

Мертвым не нужно дышать, и курение превращается в абсолютно бессмысленный перфоманс. Я смотрю на Начо, Начо «смотрит» на меня. В его пальцах зажата сигарета, губы – неправдоподобно белые – потрескались.

– Ты должен мне денег, засранец.

Щелк-щелк зажигалкой; даже интересно, как он умудрится от нее прикурить?

– Вчера я спускался в метро, представляешь, Суфьян? Не здесь, но за много миль отсюда, если взять к западу от Гринвича. Я шел пешком от самой обсерватории, пока не увидел океан. Я шел пешком, а после кто-то нес меня за пазухой. И пазуха была похожа на темный и тесный ящик, Суфьян, как каждая твоя каморка из тех, в которых ты прячешься от солнца, словно старый и мерзкий червяк. Даже та, другая, на задворках электростанций…

Обгорела бумага, табачная крошка просыпалась на его брюки. Костюм-тройка.

Ни разу за всю свою жизнь он не одевался настолько изящно и дорого.

У мертвых есть определенный шик, даже у таких подонков, как Начо.

– Ты всегда был брюзгой. При жизни – более обаятельным. Наши партнеры тебя любили… и женщины тебя тоже любили. Мои женщины. Теперь ты мертв. И, мне кажется, тебе стоило бы покончить с этим раз и навсегда. Ты должен был быть мельче воздуха, и болтаться где-то на уровне облаков. Ты – пыль, Начо, тебя больше не существует… и ты все еще должен мне денег.

Я всегда умел ценить своих друзей. В смысле потенциальных возможностей, извлекаемых из их наличия. Но отчего-то всегда получалось так, что большая часть возможностей поворачивалась ко мне задницей, и все положенные ей сливки обыкновенно снимались «друзьями» уже с меня. В виде услуг. Или денег.

Самая потеха заключалась именно в том, что им все это сходило с рук. Всегда. Потому как они всегда успевали вовремя скрыться, не заплатив по счетам. Пусть даже и таким вот оригинальным способом, как Начо.

Господи, да какие-то алкаши времен моей молодости, утонувшие на дне собственных кружек в «Frolic Room» были честнее и ближе, чем вся череда лучших моих друзей. Уж поверьте мне, я их всех раскусил… «Frolic Room» хорош именно тем, что никому не было абсолютно никакого дела до того, кто ты и каким таким ветром тебя занесло сюда.

Братство алкашей – самое преданное и сплоченное братство: мы жили тогда настоящим, теми двумя-тремя часами, что сводили нас вместе. Я превращался в слух и проживал тысячи жизней, пускай никчемных и растраченных впустую, зато искренних и правдивых.