Надо же, реально заявление об уходе. Сбежать решила, сучка? Ну, да, конечно. Так я тебя и отпустил. Ты мне еще не отработала ничего от твоих косяков передо мной.
Как кстати чашка с кофе на столе стоит.
– Ай, ай, беда какая! Не представляю, что с этим делать, – драматично вздыхаю я, глядя, как кофейное пятно расползается по белой бумаге, – такой неловкий… Проклятие какое-то.
– Это не проклятие, это идиотизм, – сухо произносит Хмельницкая, – я ведь еще раз напишу.
Ой, неправильно ты, Ирочка, меня уговариваешь. Если хочешь от меня чего-то добиться, то тут ртом надо работать целиком, а не только языком. Впрочем, сейчас я тебе это подсказывать не буду. Всему свое время.
– Боюсь, моя неловкость только усугубится, – я пожимаю плечами. Это достаточно красноречиво очерчивает мои намерения. Я могу даже поизобретать методы уничтожения этих её бумажек. Интересно, сколько способов найду, когда она уже поймет, что никуда я ей уйти не позволю?
Ирина смотрит на меня пристально, а потом разворачивается и шагает к двери. И это все? Так просто было её уделать?
– Я тебя не отпускал, Ирина Александровна, – хладнокровно замечаю я, – у меня имеется ряд вопросов. Или что, ты хочешь увольнения по статье «неподчинение внутреннему регламенту»?
Она не хочет. Иначе бы просто не вышла сегодня на работу.
И это верное предположение – госпожа главная бухгалтерша останавливается у двери, разворачивается ко мне, сверлит меня взглядом с кипучей ненавистью.
И все же – не уходит. Молодец, хорошая девочка. Еще чуть-чуть и заслужишь свой леденец.
– Присаживайся, Ирина Александровна, – ухмыляюсь я, – а то еще в обморок шлепнешься от избытка чувств.
Ирина презрительно кривит губы, шагает к моему столу и спокойно опускается в одно из кресел, а потом… Потом отодвигается от стола и закидывает на него ноги.
На мой стол!
Феерическая наглость. Запишем это в список косяков, подлежащих отработке.
– Я вас слушаю, Антон Викторович, – цедит Хмельницкая, глядя на меня ехидными глазами.
– Не туда ты села, Ирина Александровна, – тяну я, откидываясь на спинку кресла.
– А куда надо? – Хмельницкая фыркает. – Расскажите, Антон Викторович, я такая недогадливая.
– А куда хочешь, – я пожимаю плечами, – можешь на стол мой сесть. А можешь под столом устроиться. Тебе ведь на коленях стоять больше нравится? Думаю, я знаю одно очень хорошее применение твоему длинному языку.
Ирина качает головой. Что-то такое проскальзывает в её лице удивленное, но тут же исчезает.
– Антошенька, есть такая штука – харассмент называется, – презрительно откликается Хмельницкая, – говорят, за него даже сажают. Самых уникальных мудаков. Ну, ты одного такого по утрам в зеркале видишь, когда галстук завязываешь. Так что ты бы поосторожнее рот открывал со своими подкатами.
Это у нас очень взаимное пожелание, на самом деле. Я уже очень хочу использовать кляп по прямому назначению, до того меня достал этот её длинный язык.
А какая была корректная, вежливая сотрудница… И когда она успела скончаться? И куда мне отнести корзинку гвоздик на поминки?
– Харассмент – это когда не по согласию, – ухмыляюсь я, – а тебе ведь понравится, Ирина Александровна. Мне тоже, я думаю. Тем более, у тебя такие необычные увлечения…
Ну, а что? Пора уже корову за вымя прихватывать!
– О чем вы, Антон Викторович, – безмятежно улыбается Хмельницкая.
Она что, от рождения блондинка? А я думал – ценой регулярных походов к парикмахеру.
– Ну, видимо, об этом, – я перебрасываю кляп из ладони в ладонь, привлекая к нему внимание, – и о прочих милых прибамбасах из багажника твоей машины.
– Каких прибамбасах? – Хмельницкая хлопает глазками. – А что это, Антон Викторович? Я эту штуку впервые вижу. Расскажете?
– Ну, не прикидывайся, Ирина, – я качаю головой, – у меня даже фотографии имеются, с видом на багажник твоей машины. И на сумку черную в нем, и на все твои кляпы-корсеты, вокруг неё.
Ну, конечно, вряд ли все. Но вид все равно прекрасный.
– Ах, сумку, – эта коза даже не пытается врать достоверно, и откровенно кривляется, – так это не моя сумка, Антон Викторович, я её подруге отвезти должна была. Понятия не имею, что там. А что? Ах, вы заглядывали? И эту штуку унесли? Вас папа не учил, что чужое брать нехорошо?
Мой папа меня учил, что в этой жизни нельзя упускать ни единой возможности. Но это все музыка сфер и сейчас не важно. Хотя, эту возможность я однозначно не упущу.
Читать дальше