Виктор Улин - Высота круга

Ну и местечко досталось, – Рощин поморщился.

И посмотрел назад. В метре от иллюминатора вспыхивал под мигалками круглый край двигателя. Обещая грохот над головой всю дорогу.

Черт возьми…

В проходе показалась стюардесса. Та самая девчонка, что стояла в тамбуре. Рощин машинально отметил, что личико у нее довольно приятное. Его не портили даже стоящие торчком волосы. И сверх меры намазанная косметика. Грудь ее, несоразмерно большая для тонкого тела, торчала вперед, как таран. Форменная юбка была короче кратчайшего предела. Лишь на пару сантиметров выступала из-под синего жакета. И пара хорошеньких, почти до трусов оголенных ног сверкала, притягивая взгляд.

Как ее зовут? Ведь звали на трапе… Зина, кажется, – зачем-то попытался вспомнить Рощин. И невольно усмехнулся.

Ну, Александр Сергеич! Не умер, не умер еще… Не довела еще жизнь до конца! Если стюардессины ножки в состоянии видеть…

– Гражданин, у вас ремень застегнут? – стюардесса строго уставила на Рощина выщипанные бровки.

– Так точно, – усмехнулся Рощин.

И неожиданно отметил маленькую свежую ссадину на ее правом колене.

– А вы мне… пакетик для авторучки дайте, пожалуйста.

Он сделал это не потому, что нуждался в пакетике. Такие существовали когда-то. Чтоб предохранить костюм от внезапно протекшей авторучки. Лет пятнадцать назад. Еще во времена « Аэрофлота ». Когда он еще студентом летал на конференции. И, кстати, действительно писал обычной перьевой ручкой. Нет, конечно. Не нужен был ему никакой пакетик. И ручка в кармане лежала обычная шариковая. Просто… Просто он не хотел сознаваться даже себе. Впускать эмоции в свою аналитическую крепость. Но… Но убей его бог, если вдруг не возникло странное желание. Хоть на секунду дольше задержать около себя девушку. Эту – не слишком-то даже и хорошенькую – Зину…

– Никаких пакетов для ручек у нас нет! – звонко ответила она и повернулась к кавказцу.

Тот отреагировал моментально. Видимо, был на постоянном взводе. Схватил ее за талию. Девушка выскользнула вполне профессионально. Стало ясно, что она много чего знает. И умеет тоже. И вдруг она расплылась в совершенно детской улыбке. Делающей абсолютно другим ее размалеванное личико.

–…Ей же страшно! Вы бы хоть ее погладили!

Рощин повернулся. Она опустилась куда-то между кресел. Сквозь грохот турбин пробился другой звук. Слабое и очень жалкое повизгивание. В последнем ряду сидел бородатый мужик. Рядом на полу покорно распласталась собака. Стюардесса присела на корточки. И ворошила тоненьким пальчиками ее загривок. Собака скулила сквозь проволочный намордник. Большие уши ее были прижаты к лобастой голове.

Рощин никогда не испытывал любви к животным. Но сейчас ему тоже стало жалко эту собаку. Такую большую. И совершенно беспомощную. Не понимающую, что происходит сейчас с ней. В чужом мире чужих людей… Умную, но совершенно одинокую. Несмотря на присутствие хозяина. Который тоже не в силах был ей что-то объяснить…

Или это не собаку было жалко ему? А самого себя? Тоже совершенно одинокого. Хоть и не вполне беспомощного в злом мире.

Двигатели взревели еще сильней. Гром их был уже не слышен в онемевших ушах. Он ударил мурашками по коже. Собака дернулась. Затравленно повела слезящимися от ужаса карими глазами. И взвыла в полный голос. Мелко-мелко задрожав всей шкурой.

Почувствовав неожиданную боль в сердце, Рощин отвернулся.

Где-то впереди истерически заорал младенец.

Начинается концерт, – снова наливаясь раздражением подумал он.

Парень в шлеме опустил кулак. В его руке остро блеснул какой-то прибор. Потом запрокинул голову. Крикнул что-то кому-то невидимому. Поднял руку.

Из-под крыла ударила тугая струя света. Угловатая тень парня метнулась далеко вперед. Самолет вздрогнул. Заскрипел. Несерьезно. И даже страшновато. Словно ржавая тачка. И сверкающий пустыми лужами черный асфальт пополз назад.

Нехотя втягиваясь под розово пульсирующую кромку крыла.

С коротким грохотом задвинув форточку, сразу отрубившую разноголосицу внешних звуков и оставив в тесноте кабины лишь вкрадчивое жужжание приборов, Дугарев отщелкнул стояночный тормоз. Потом подвинул вперед белые головки секторов, слегка прибавляя газу, чтоб стронуть с места примерзшие к перрону пневматики.

– А ты что, Николай Степаныч, застал то времечко, когда на руление пальцем выпускали? – скосив глаз, неожиданно спросил второй пилот Владимир Геннадьевич.