Диана Билык: Шарм, или Последняя невеста

=Валерия=

– Лера, ты должна ему понравиться, – небрежно поправляя мою прическу, ворчит мачеха. Заплетенные косы неприятно стягивают кожу, а булавки больно впиваются в затылок.

– А он мне нет?

Отстраняюсь и недовольно шикаю, но, столкнувшись с гневным, почти черным взглядом мамаши, покорно киваю.

– Не смей даже думать! – Валентина грозит ухоженным пальцем. Длинный ноготь под цвет алого платья такой же кривой, как ее нос.

Сколько грима не накладывай, лучше рожа мачехи не станет.

Опускаю глаза и сжимаю губы, сдерживая порыв высказаться. Коварная дрожь страха пробирает меня от шеи до поясницы. Знаю, что выхода нет, потому и терплю папину стерву-жену.

Запахи лака для волос, приторного парфюма Валентины и растаявшего снега забивают нос. Хочется приложить ладонь к груди – вытащить тягучую боль, что будто лапой дикого зверя сковала сердце.

Я знаю, на что иду, грех жаловаться.

Сама виновата.

Смотрю сквозь мутные слезы в боковое окно, впускаю в себя холод и безразличие. Любить мне теперь не положено, а богач, которому меня приготовили, вряд ли окажется принцем и нормальным человеком. Это вам не сказка о Золушке. Это вообще не сказка…

Если честно, Генри Север не вызывал во мне негативных эмоций, ведь я его лично не знаю, а слухи и обрывочная информация из сети – это не то, чему стану верить. Другое дело, что сама ситуация с желанием мачехи быстрее меня выдать замуж – по-настоящему раздражала и унижала.

Было бы просто его соблазнить, олигарх давно бы женился. Значит, что-то за этим кроется.

Глотая встречные неоновые огни, наша машина тащится по ночному городу, унося меня дальше и дальше от дома. Страшно дышать, до дрожи коленей боязно шевелиться. Пальцы рук немеют, когда я пытаюсь вытолкнуть обиду на жизнь через сжатые кулаки. Чем ближе банкетный зал, тем глуше под горлом бьется сердце, острее ногти впиваются в ладони, прокалывая кожу.

Я – кукла, которую собрались выгодно продать, а, точнее, подсунуть под богача, как элитную проститутку. И он дал на это согласие, скорее всего, потому что мачеха выглядела очень счастливо и уверенно, словно наш брак – дело времени, и все давно решено.

Я не задавала вопросов, не перечила, лично мне все равно – только бы отцу помочь и вытащить его из больницы.

– А если я Северу не приглянусь? – из последних сил цепляюсь за шанс отступить – все еще живы иллюзии о взаимности и хочется выйти замуж по любви.

В пролетающих огнях города вылавливаю взглядом широкую и яркую афишу с надписью «Блеск». Мое время блистать закончилось. И почему я не плачу, не сопротивляюсь, не пытаюсь найти выход?

Потому что его просто нет. Что я могу предложить в девятнадцать лет, вместо себя?

– Дура, – запоздало отсекает Валентина и, глядя в карманное зеркальце, поправляет помаду на сморщенных губах. – Пока Анатолий жив, у тебя есть возможность все исправить. Или решила повесить долги папаши на мою шею? – Она даже не поворачивается, но я и так знаю, что в глазах пылает неприязнь.

– Нет, – отвечаю тихо и опускаю голову. – Но вы же знаете, как…

– Какая ты тряпка? Знаю. – Валентина с хлопком закрывает зеркальце, отчего я вздрагиваю. – Вся в отца. Включай мозги, доченька, – ее перекашивает на этих словах, будто она случайно горький перец разжевала. – Иначе вылетишь вместе с инвалидом-родственничком на улицу! – Она стучит ногтем по виску.

Вот бы пробила там дырку!

Но мачеха правду говорит. Ей ничего не стоит оставить нас ни с чем и выбросить на улицу. Папа хоть и жив, но слаб. Защитить меня не может, а счета контролирует мачеха – исполнительный директор сети магазинов «Sun-sound». Она и свою дочь подложила бы под первого встречного, да только та мала еще, вот и приходится мне платить за все.

Около пяти лет назад Валентине понадобилось две недели, чтобы совратить отца и навсегда изменить мою спокойную жизнь. После отдыха в Париже они сразу поженились, а у меня появилась вредная и несносная десятилетняя сестра Клава. Следом потянулись тяжелые годы нового этапа. Половину этого времени мы боролись с папиной болезнью, а в перерывах я пыталась учиться и свыкаться с тем, что не такая, как все.

– Не умею соблазнять, в отличие от некоторых, – опрометчиво смелею я. – Предлагаете раздеться прямо на приеме?

Терять все равно нечего. Моя школа – несправедливая жизнь, без возможности поступить в университет счастья.