Шмиэл Сандлер - Особенности еврейской эротики

Моя принципиальная мать отодрала бы меня за это ремнем, а мама Цуцика, между прочим, поздравила сына с наступлением половой зрелости.

Другой мой одноклассник, Салик, уже в шестом классе делился с отцом тревогами по поводу малых размеров своего полового органа.

— Не беда, — сказал ему отец, и рассказал сыну следующую весьма поучительную историю:

«Однажды замечательный американский писатель Скотт Фитцджеральд, будучи в подавленном настроении, пожаловался другому замечательному американскому писателю Эрнесту Хемингуэю на малые размеры своего детородного органа.

— Старина Хэм, — сказал он другу, — это отравляет мне жизнь и мешает моей семейной жизни.

Хэм деликатно предложил коллеге раздеться и, посмотрев на предмет его глубоких разочарований, сказал ему буквально следующее:

«Дорогой Скотт, Он кажется тебе малым, потому что ты смотришь на него сверху вниз…»

— И вообще, сынок, — прибавил уже от себя начитанный отец Салика, — люди с большим творческим потенциалом, как правило, не могут похвастать размерами: Наполеон, например, имел всего лишь девять сантиметров нетто, а Гитлер семь, но это отнюдь не мешало им быть любовниками самых красивых женщин в Европе»

— А у тебя есть такой потенциал? — спросил я Салика.

— Да, — тяжело вздохнул он, — я хочу стать великим полководцем.

Судя по вздоху, я понял, что талант полководца стоил ему нескольких совсем не лишних сантиметров живой плоти, из-за которой так страдал американский классик.

О том, что я могу подойти к своему отцу и дружески поведать ему, какого цвета у меня там растительность, не могло быть и речи.

Однажды я произнес при нем слово «Член» и был поражен его неадекватной реакцией. Он побледнел, покраснел и в глазах его я увидел страх и растерянность. А ведь и спросил-то я его о том, чем отделяется второстепенный член предложения от главного?

Сначала я не понял причину его дикого смятения, но потом сообразил, что отца напугала двусмысленность, заложенная в данном слове. Увы, ничего, кроме поразившего его слух слова «Член», значение которого отец боялся мне пояснить, он в моем вопросе не услышал.

Салик жил в соседнем от меня доме и окна наших квартир глядели друг на друга. Он наблюдал за передвижениями моих родителей в мощный армейский бинокль и с удивлением признался мне, что ни разу не видел мою мать в нижнем белье.

— Может быть, бинокль не в порядке? — сказал я, стыдясь за свою целомудренную маму.

Зная о строгих нравах, царящих в нашей семье, Салик поведал мне о том, что в их доме все по-другому: мать никогда не стыдится детей, а он с сестричкой до 13-ти лет ходили голышом.

Сестричку Салика — Зиву я видел на пляже в модном купальнике, который плотоядно впивался в ее изящный, хотя и несколько гипертрофированный зад. У нее была фигура профессиональной пловчихи, и когда я представил ее обнаженной, то почувствовал предательское волнение в штанах.

Я набрался наглости и спросил у друга, как он владел ситуацией, когда видел сестру без трусиков.

— Я не замечал ее наготы, — просто сказал мне Салик и объяснил, что у спартанцев, которым он любил подражать, девочки и мальчики ходили нагишом до совершеннолетия.

У нас дома все было наоборот. Если по телевизору герои фильма вдруг начинали раздеваться, и было неизвестно, что конкретно они предпримут в следующее мгновение мать молниеносно (со скоростью ковбоя, вырывающего из-за пояса револьвер) хваталась за дистанционный пульт и немедленно выключала телевизор. После этого воцарялась гробовая тишина, во время которой мама с глубоким упреком смотрела на папу, а папа пытливо смотрел на меня, прикидывая в уме, догадался ли я, что именно собирались делать легкомысленные герои в следующее мгновение.

Я, разумеется, делал невинное выражение лица и он, удостоверившись в чистоте моих детских помыслов, дежурным тоном задавал мне один и тот же глубокомысленный вопрос:

— Жан, ты уже сделал уроки?

За пятнадцать лет моего пуританского детства, а потом и отрочества я ни разу не наблюдал интимную жизнь своих родителей. Салик рассказывал мне, что его предки, не смущаясь, продолжали заниматься любовью, когда он случайно вошел к ним в спальню. Он даже описал мне позу, в которой они это делали: «мама сидела на папе верхом, и изображала всадника без головы»

— Почему без головы? — удивился я.

— В этой позиции голову слегка откидывают назад, — с поучительными интонациями в голосе сказал мне Салик.