Ольга Олие - Черный лебедь [СИ]

Видели бы вы его лицо в тот момент, с него только картины писать…

Димет.

Я старался… Очень старался, ради того, чтобы в меня поверили, мне доверились. С некоторых пор я стал замечать, что с Аланом что-то происходит, но он всячески пытается это скрыть. Мне бы он в любом случае ничего не сказал, поэтому и пришлось подключать отца. Дождавшись пока муж уйдет к себе, я начал разговор:

— Отец, ты не знаешь, что с Аланом? — тот, видимо, тоже заметил это, поэтому только удрученно покачал головой.

— Нет, не знаю, но его точно что-то тревожит, только он ничего не говорит, — ответил отец. И мы стали думать, как же нам узнать правду. Оставался только один выход обратиться к врачам. Что я, собственно, и сделал.

Заметив, что Алан уже побыл у доктора, я незаметно вошел следом. Мне не хотелось, чтобы он узнал о моем разговоре с врачами. Это для его же пользы. А там я узнал, что его беспокоит сердце. Вот тут-то во мне все разом рухнуло, я испугался, до колик, до ужаса, чуть ли не до остановки собственного сердца. Тогда-то я все для себя и решил.

— Доктор, я могу составить договор, в случае чего стать донором для мужа? — сразу же спросил я, даже не сомневаясь ни грамма в собственном решении.

— Вы уверены в этом? — удивился доктор, я же только кивнул. Но он продолжил. — Это может помочь только в том случае, если с ним действительно окажется что-то серьезное, в чем лично я очень сомневаюсь, и если не окажется донорского сердца для пересадки, что тоже маловероятно.

А потом он начал мне вправлять мозг, о том, что я здоровый и сильный мужчина в самом расцвете сил, пышущий здоровьем и должен жить. Очень долго рассказывал про Клятву Гиппократа, которую он давал и не может нарушить. А я в свою очередь напомнил, что в ней идет речь не только о принципе уважения к жизни и отрицательное отношение к эвтаназии, а так же о принципе заботы о пользе больного и доминирования интересов больного. Кратко пообещал ему помочь в данных принципах, если до оного дойдет.

Затем еще с полчаса выслушивал его доводы. После чего не выдержал и решил прервать его монолог, поставив жирную точку тем, что от своего решения не откажусь, и Бог мне свидетель. Доктор долго смотрел и изучал меня. На моем лице ни дрогнул за данный промежуток времени ни один мускул. После чего он достал бланк и стал составлять договор, правда, попросив меня прочесть и расписаться, сказал, что быстро такие дела не решаются, и нам еще предстоит пройти кучу инстанций для заверения данного документа. Мне ничего не оставалось, как согласиться.

Да, побегать пришлось долго, никто не хотел заверять такой договор, считая его кощунством, но я умею убеждать, потому, наконец, спустя две недели он был-таки подписан и заверен. Зато сам я, зная о недомогании мужа, всячески старался оградить его от тревог и забот повседневности. Когда он позволил мне еще и в его компании заняться делами, я готов был летать. Значит, поверил и доверил. Сейчас главное не сделать что-нибудь такое, что могло пошатнуть то хрупкое равновесие, которое возникло между нами.

Несколько раз он мне даже улыбнулся своей неотразимой улыбкой, от которой внутри все расцвело. Я радовался, как ребенок. Мне стали позволять даже гладить живот, в котором была маленькая жизнь, мой ребенок. Каждый раз, гладя уже хорошо округлившееся пузико, я чувствовал, как малыш пинает меня, словно чувствует, что это именно я. В этот момент я готов придушить себя собственными руками за те слова, сказанные когда-то о том, что он мне не нужен…

Нужен! Еще как нужен! Пусть осознал я это слишком поздно, причинив очень много горя его отцу, но я постараюсь исправиться и наверстать упущенное, искупить свою вину перед самыми дорогими мне людьми: мужем и сыном.

Однажды, зайдя к себе в комнату, обнаружил там Алана, он стоял бледный и смотрел в одну точку. На миг я даже испугался, но потом он сам, что поразило до глубины души, пригласил меня в ресторан, естественно, я с радостью согласился. Более того, по какому-то непонятному наитию я взял с собой кольцо, которое было изготовлено специально для моего Алана, с его инициалами и моей клятвой в вечной любви.

Тихо играла музыка. Свет был приглушен. Мы переговаривались ни о чем и в то же время обо всем. И тут я с замиранием сердца спросил:

— Алан, если я сейчас снова предложу тебе кольцо, ты не посчитаешь, что это поспешно? — с какой же надеждой я ожидал его ответ. Даже дыхание затаил. Он, задумавшись, о чем-то напряженно думал. А потом… Я чуть не подпрыгнул, когда раздался его голос: