Игорь Гергенредер - Русские эротические сказы

Девушки на лугу враз к челну повернись, над головами — плакаты. И давай задами дёргать — в подражанье трясогузкам. Мужчины в челне затоптались, глава района солнечные очки снял. А девушки — раз! Крутнулись в обратку, и пуще задами вздёрг-вздёрг-вздёрг! Глава района в ладоши захлопал, и остальные — хлоп-хлоп!

А Додик не хлопает, в глазах грусть.

Девушки как взвизгнут, плакаты бросили и бегом к реке Уралу купаться. Но голый мужчина с плакатом, на котором конь, стоит перед лицом демократии. Причинник опустился, и человек запел:

Голос — какие сводят с ума, а если его нет, в кармане найдёшь. Пение — лучше симфонии и даже сонаты, схвати себя за сердце и сядь.

А из сада, из-под яблони, уставлен в певца взгляд, зубы яблоко грызли и перестали, блузка на грудях в натяжку, а то, что сзади, стеснено юбочкой. Фигурка — зажмурься и не дыши. Это Мануела, жена Додика.

Певец её взгляд встретил, и причинник кверху. Допел голый человек, тогда глава района надел очки от солнца, толкнул речь. На акции, дескать, отзовёмся: и трясогузку защитим, и дадим нашим людям коней для дороги вдаль.

Сошёл он, депутаты и Додик с трибуны, идут на берег. Там для них купальня сработана из гладко тёсаной сосны, на досках смола слёзками. Мужчины в купальню — раздеться, а из воды девушки туда же — вроде как одеться: после акции. Будь жар-пыл-смак — и раком, и так!

Внутри купальни — гонка толчков; строение-то лёгкое, так и дрожит. Додик и певец туда последними. Додик говорит:

— Удобно тебе, что ты не женат. Жена бы криком сбила тебе слух, и не смог бы петь, как поёшь.

А тот: я бы, мол, излечил от крика. И оба отвлеклись на девушек.

Певший мужчина свою хлюп-хлюп, лицо спокойное. А Додик в мечтанье на девушке-то. И, опять же, грустный.

Потом все пировали в хоромах Додика. Они не из камня, а рубленые. Средь сада как бы из нескольких домов составлены: такие крыши и эдакие, теремки, балконы, входная терраса с колоннами точёного кедра. Под залом, где пир, — не кухня, а горячий завод. Чего только не готовится, сомни котлету в горсти и об зад вытри! Устроен подъёмник. Лишь наверху гости засрут объедками стол, он вниз вжик — и на его место поднимется заново накрытый. Последняя закусь была — павлиньи яйца, фаршированы мяском двуполых раков: сварены в ослином молоке.

Укатили гости, ночь легла. Додик — к жене в спальню; одна стена — зеркало, другая — окнище, в сад распахнуто. Кровать розового дерева — огромным овалом. Мануела, голая жена: и персики дивные, и калачики. Волосом черна, глазом озорна, губы и двадцать ногтей алые, остальное — сахарная пудра.

Встала на постели в позу, и лишь Додик начал труд, как она заорёт. Каждый уловит, что не от боли, а от приятности, но уж громко-то! Весь мужской пол окрест возбудился: от мерина до последнего кролика. Того гляди, из сада отзовётся жабий царь.

После труда ушёл Додик в свой кабинет: панели морёного дуба. Сел в кресло, вызвал по мобилке завхоза.

Это тот самый певец. Теперь он в тёртых джинсиках, футболка серая. Зовут его Тиша Усик. Фамилия — Бурмистров, а Усик отчего? Его отец любил колбасу с чесноком и перцем, но гороховую, и носил, охренеть, какие усы. А деда забирали в космонавты, но вернули за пихаловку с женой учёного. Дед этот усы отращивал не короче, чем у тогдашнего правителя Хрущёва, который славился длиной волос на голове.

А Тиша гладко бреется и вполне симпатичный. Девушки просили: оставь-де усики хоть чуть-чуть — наши фиалки пощекотывать. А Тиша: «Нет!» Ну, мол, хоть один усик оставь кисточкой. Он опять: «Нет!» Его и прозвали Усик.

За хозяйство он в ответе. Кого отвезти, что привезти, починить, заменить — тоже он. Всякого дела мотор.

Зашёл, значит, в кабинет к Додику, и тот ему: ты, мол, сказал про излеченье от крика. Мою жену излечишь?

Тиша Усик говорит:

— А надо? Крик-то из неё от вашей силы.

Олигарх молчит. Не будет объяснять: тут-де, в Лазоревке, хоть кричи, хоть щенком урчи — ни помех, ни последствий. Для него здесь не люди, а перхоть. Но с женой-то он куда лишь не летает — и в Европу, и около, и на острова в столицу Папе Это. И свой ли где дом или отель, везде соседи с влиянием. Начнёт Мануела воздух воплями рвать, а за стенкой — принц Джордж с супругой. От зависти заведут скандал, чтоб навеки твой упал.

Любится он с девушками, но уж больно к жене пристращён. Как кот к валерьянке. Выдержит две случки, а там хоть сушь, хоть тучки, — жену дайте! Прямо беги с ней в Антарктиду. Не жизнь, а пощёчина любви.