Роман Рассказов - 22. Дижитал-любовь, вино и сюрреализм

Но Бога нет. Ни в этом городе, ни в том, где были сосны. Бога нет ни в одном городе мира. Нет ее одухотворенного подобия, и дождь это не слезы Бога. Поэтому она возвращается из большого города в маленький. Мало того что в нем не осталось ничего от того пахнущего соснами города, так еще ей предстоит доказать, что большой город на самом деле маленький, а маленький – большой. Чтобы было не стыдно, конечно. Мол, столица-то вот она здесь, а не там! Но и это еще не все! Возвращаться, когда не ждут по меньшей мере глупо и по-настоящему неприятно. Возвращаться ни с чем, только с опытом – это комичный сюжет, который становится трагичным, если тебе тридцать. Я откручу божественный фильтр от объектива и дам рассмотреть ее в упор. Первым вы увидите имя ее. Оно стоит на семи буквах – М-И-Н-Е-Р-В-А. Ведь как иначе могут звать женщину, которая принюхивается ко всему?! Этот город пахнет соснами, другой – финиками, третий – стоптанными подошвами. Наша Минерва – путешественница.

Ведь как иначе могут звать женщину, которая верит, что бог должен быть ее подобием?!

Ведь как иначе могут звать женщину, которая за порядочное количество лет не научилась избавляться от лжи, фальши, зависти и злости, комки которых лепили, когда падал первый снег и швыряли ей за шиворот. Она все собирала в свой рюкзачок и медитировала на свою непохожесть на других и тотальную «плохость». Ведь если Они так говорят, значит она – плохая? Ее, конечно, могли назвать Урсулой или Горгонзолой. Но в них много мягкости и вязкости, в то время как в Минерве много крика, борьбы и разочарования. С борьбой все понятно. Когда-то давно-давно, кажется, в позапозапозапрошлой жизни (хотя я искренне сомневаюсь и сдается мне это выдумки Википедии) Минерва родилась из головы Зевса. Это по меньшей мере непривычно. Обычно голова не представляет собой ничего примечательного (за исключением случаев, когда она украшена пухлыми галочками, раскинувшимися словно крылья диковинной красной птицы). Я про губы! Это ведь понятно?! Иногда этим красным пухлым галочкам удается сесть на ствол какого-то волшебного дерева. И тогда, если голова непритязательная и не любопытная к себе, то она счастлива. Минерва была не из таких голов. Ее голова родилась из сложной головы, как в мифе. И эта сложность шла за ней прицепом, да что уж там, волочилась плугом, вспахивая и без того перерытое прошлое. Кажется у автора есть много общего с Минервой. Меня это безусловно страшит, потому как эта история драматическая, и я могу не заснуть. Я могла бы написать этот пассаж по-другому, более приземленно и понятно. Жила-была одинокая. Не сложилось. Вернулась. Но я не люблю писать для кого-то, потому что никого и ничего у меня нет кроме букв, которые пляшут лезгинку, раскраивая монитор пополам. Кстати, вот прямо сейчас пляшут не только буквы, но и чемоданы: маленькие аккуратные ридикюльчики из крокодиловой кожи, пляшут бокалы с шампанским и груди стюардессы рейса 464 Москва-Екатеринбург, на котором возвращается домой Минерва. Все кругом идет в пляс из-за воздушной ямы. «Жалко, шампанское пролилось. А если разобьемся, то больше не нальют, значит я пила шампанское, возможно, последний раз. Еще жальче и уж точно желчней погибнуть в бизнес-классе. Правда, что пассажиров бизнес-класса эвакуируют в первую очередь? Значит ли это, что нас первыми опознают?». Менерва умная. Менерва строгая. Менерва печальная. Минерва вся сама глубоко в себе. И тут Минерву изгоняют из самой себя простым и непредсказуемым жестом на высоте 10 тыс. м, 9999 м, 9995 м: Он протягивает ей бокал шампанского, потому что стюардесса с пляшущими грудями игнорирует Минерву и обходит стороной. Может она ей завидует? У Минервы ведь грудь побольше и не пляшет. Она утянута дорогим бюстгальтером, который Он (тот парень, что протянул ей бокал) обязательно снимет. Но позже. Минерва испуганная, Минерва смущенная, Минерва скромная берет бокал.

– О-о-о-о, Минерва, это ты! Не обознался. Со спины не узнать. Весь полет на тебя смотрел. Я там позади сижу.

– Михаэль?

Всего лишь двадцать лет прошло, и Он ее узнал. Она ведь за ним мысленно по пятам ходила. Каждый день его любила одинаково. Не больше не меньше. Четко соблюдала любовную диету.

– Ты домой?

– Да, я переехал обратно в наш маленький город. Москва, Верочка, суровая. Детям лучше на просторах уральских.

Те, кто ее боялся или нуждался, называли Минервой. Кто смеялся – Верой Б. Но Верочкой ее никто не называл. Минерва растрогана, Минерва нежна, Минерва течет.

Читать дальше