Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks

сопротивляться, пока мама снимает с него грязную

одежду, ставит его в ванну, надевает на него пижаму и подтыкает одеяло, уложив в

постель.

Он ложится на спину и говорит мне, глядя не на меня, а на женщину,

которая стоит перед ним:

- Садись на этот стул и не шевелись.

Как во сне, я подхожу и сажусь. Как во сне, я вижу, как она становится на

колени между его ногами. Я не могу

унять дрожи, хотя я сжимаю ноги, опираюсь локтями о колени и зажимаю пальцами

рот. Он ловко снимает с нее юбку, и я

вижу черный треугольник ее трусиков и ее зад. Несколько секунд я думаю только о

том, что кожа ее очень бела и кажется

безупречной. В моем мозгу объективно отражается картина, которую я вижу перед

глазами (я только испытываю некоторое

вежливое удивление): толстые ягодицы и пышный парик шевелящийся между ног

лежащего мужчины. Вначале я слышу

только, как она сосет; потом он начинает задыхаться, стонать. Я хорошо знаю эти

звуки. Я считала, что они в некотором

роде принадлежат мне, в той мере, во всяком случае, в какой я одна была способна

вызвать их своим ртом, в той мере, в

какой они были результатом моего таланта, моего умения. Запястья у меня влажные

и измазаны тушью. Женщина

просовывает руку между его ляжками, ее голова теперь двигается вертикально,

снизу вверх, поднимается и опускается

прерывистыми толчками.

- Да, да, - шепчет он, - Боже мой.. Почти не понимая, что я делаю, я

срываю со стоящей на коленях женщины парик

и вцепляюсь в ее темные, шелковистые волосы.

- Но что...

Она сопротивляется, наши тела сплетаются. Он садится на край кровати. Я

оказываюсь перекинутой через его левое

бедро, правой рукой он хватает меня пониже колен, а левой - обе моих руки за

моей спиной. Он сдергивает с меня юбку,

хватает ремень. Потом просовывает руку под резинку и спускает с меня штаны. Я

сжимаю зубы, обезумев от ужаса, меня

переполняет бешенство. Не хочу кричать, пусть он бьет меня часами, не хочу...

Учитель в колледже говорил одному

ученику, мрачному парню, который был сильнее и выше всех нас:

- Твой отец должен был бы положить тебя к себе на колени, спустить тебе

штаны и выпороть. - Он говорил так,

когда этот отрок опрокидывал чернильницу (или даже тогда, когда он ничего такого

не делал). Все это говорилось мягко, но

даже в этой мягкости сквозил какой-то кошмар. Это давно забытое воспоминание

всплывает в моем мозгу. Но сейчас все

гораздо хуже. Все, что он делал со мной эти недели, было не так унизительно, как

эта насильственная плотская близость.

Быть привязанной к постели, ползать по полу, жить в наручниках, нет, это все

раем покажется с теперешним положением,

когда я подставляю ему ягодицы, как на блюде, а кровь кипит у меня в жилах,

гудит в ушах...

Естественно, дело кончается тем, что я кричу. Он перестает хлестать меня,

но не отпускает. прохладная ладонь

гладит меня по коже, по телу пробегают пальцы; рука подсовывается под мой живот,

спускается по ляжкам к коленям,

скользит по ногам.

- Дай мне вазелин, который ты принесла, - говорит он женщине, - и держи

крепко ее руки.

Он раздвигает мне ягодицы, глубоко засовывает палец в мой задний проход,

а другой - между половыми губами;

вторая его рука по-прежнему скользит между моими ногами. У меня напрягаются все

мышцы. Перед закрытыми глазами

вертятся желтые спирали; я стараюсь сосредоточиться на них. Скриплю зубами,

вонзаю ногти в ладони; я в большем

отчаянии, чем была тогда, когда он побил меня в первый раз.

- Я больше не могу, прошу тебя, не...

А мое тело начинает медленно двигаться в такт движениям его пальцев. Я

выгибаюсь, дрожу.

- Ты думаешь, что знаешь, что хочешь, лапочка, - говорит он шепотом прямо

мне в ухо, - а на самом деле ты

делаешь то, что хочет твоя п...да.

Еще один сильный толчок. Я кричу.

- Заставь ее замолчать, - говорит он женщине, и своей надушенной ладонью

она зажимает мне рот. Я изо всех сил

кусаю ее, и она заталкивает шарф мне в рот. Потом рот мне освобождают, и его

руки ласкают меня, пока я снова не кончаю,

в этот раз намного быстрее.

- Умоляю тебя, я больше не могу, дай мне кончить...

Он входит в меня все глубже, и я больше не могу говорить, но продолжаю

повторять:

- Умоляю тебя...

Я рухнула на постель и рыдаю под подушкой; рыдания глухие, будто

доносящиеся издали. Язык у меня между

ляжками. Подушку снимают. Его тело над моим, но язык по-прежнему там, между