Шахразада - Красавец горбун

– Итак, брат, думал ли ты об этом?

– О да, брат мой. Думал, хотя сам корил себя за такие мысли.

– Корил? Отчего же?

– Брат мой, кто, как не ты, должен понять меня! Отец наш пусть уже и не молод, но еще полон сил. К голосу его разума прислушивается не только наместник, но и сам халиф, взвешеннее и благороднее человека нет во всей нашей стране. И недостойно нас, его сыновей, думать о том миге, когда отец утратит силы или впадет в немилость.

– Но, брат мой, речь не идет о немилости или бессилии. Я размышлял лишь о том, какая судьба ждет впереди нас двоих.

– Надеюсь, что нам не дано будет изведать нищеты или человеческого презрения… А вот судьба… Думаю, отец уже присмотрел нам достойных невест… Думаю, он уже знает и то, кому какой жизненный путь предстоит…

Салаха и в самом деле занимали мысли о жизненном предназначении, но Рашид пока думал больше о телесном, чем о духовном. И потому слово «невесты» вызвало целую бурю в его сердце.

– А представляешь, брат мой, как было бы удивительно, если бы мы женились в один день…

Салах посмотрел в горящие глаза брата. О нет, ранее он старался не думать ни о свадьбах, ни о грядущей жизни. Ведь это должно было непременно разлучить его с Рашидом, которого он считал такой же частью самого себя, как собственную руку или ногу.

– В один день?

– Конечно. Мы женимся в один и тот же день! В один и тот же день познаем своих жен… И они, о счастье, в один и тот же день подарят нам наследников…

– Или наследниц…

– Ты прав. И представь, брат, что вот так, на закате прекрасного дня ты узнаешь о том, что у тебя родился сын, а я узнаю, что стал счастливым отцом дочери…

– О Аллах, и вот пройдет тринадцать лет, и мы решим, что пришла пора женить наших детей…

– А потом пройдет еще три года и мы договоримся о приданом.

– И что ты возьмешь за свою дочь, брат мой?

– Я возьму за мою дочь у твоего сына три тысячи динаров, три сада и три деревни.

– О Аллах милосердный!

– И не меньше, брат мой. Ибо недостойно будет составлять брачную запись без такого приданого. Моя дочь слишком нежный цветок, чтобы выходить замуж за бедняка…

– Что ты говоришь, брат? Да разве мой сын – бедняк? Да разве не наследник он всего моего состояния, да разве не его считают самым богатым женихом во всем мире под рукой Аллаха милосердного и всевидящего?!

– Ты прав, брат, твой сын действительно самый богатый жених под луной. Но моя дочь самая красивая и желанная невеста! Она сможет выбрать себе в мужья любого. Но согласится выйти замуж за твоего сына. А ты жалеешь каких-то несчастных три тысячи динаров, три сада и три деревни!..

– Ты превозносишь свою дочь над моим сыном! Клянусь Аллахом, я не соглашусь отдать тебе дочь, даже если ты мне дашь за нее столько золота, сколько она весит.

И, услышав такие слова своего брата, Рашид в негодовании воскликнул:

– Я тоже не соглашусь, чтобы он был ее мужем!

Гнев застлал Салаху глаза, и он ответил:

– Я тоже!

Все в мире исчезло для Рашида. Черная пелена гнева закрыла, казалось, само солнце. Эти слова не мог сказать его брат, просто не мог! Аллах милосердный, как же был слеп он, Рашид, когда считал Салаха частью самого себя… О нет, не часть самого себя, не часть его, Рашида, души… Холодный и злой, совсем чужой человек!

Юноша встал, еще раз посмотрел на брата и, ничего более не сказав, покинул беседку. Гнев его был так силен, что он просто не мог вымолвить ни слова. Душу жгли злые горючие слезы. «О Аллах милосердный! Как неблагодарны бывают наши близкие! Я же столько сделал для него! Для его семьи, его жены и дочери! Нет в целом мире большей обиды, чем та, которую нам наносят родственники! Какая неблагодарность! Какое черствое сердце! И этого человека я считал самым близким из всех людей на этом свете!»

Любой, кто оказался бы сейчас в саду, с удивлением слушал бы эту ссору. Более того, он попытался бы примирить братьев, таких красивых и стройных, но таких неприглядных в своем гневе. Быть может, этот неизвестный наблюдатель нашел бы слова, которые помогли юношам понять, как мелок, более того, ничтожен повод для размолвки. Но увы, в саду не было никого… Мир, казалось, замер, прислушиваясь к первому, такому еще робкому ветерку, каким веяло от ссоры братьев. Той ссоры, что предвещала настоящую бурю.

Рашид, кипя негодованием, вошел в дом. Сама мысль о том, чтобы остаться с братом под одним кровом, казалась ему сейчас кощунственной. Немедленно исчезнуть, оставить брата вместе с его надменностью, жадностью, корыстолюбием… «О Аллах великий, так обидеть моего мальчика! Нанести его чуткой душе такую огромную рану! Как же ему дальше жить, зная, что в мире не осталось иных ценностей кроме мертвого блеска золота…»