Н. Комсомолец - Салфетка

— Готово, Господин! — радостно произнесла Настя, опять вставая прямо.

— Какая ты молодчина, Лизок! — воодушевлённо произнес Верхний, приближаясь сбоку. Он начал поднимать руки, как будто хотел ее обнять. Она была так рада, что первый этап пройден так легко, что автоматически повернулась к нему, покраснела от удовольствия и только гигантским волевым усилием не кинулась в его объятия.

— Почти во всем молодец, — поправился он — «базу» ты все-таки сдвинула!

Настя в ужасе посмотрела под ноги — поворачиваясь, она зацепила ступнёй шнурок, сдвинула его и помяла край салфетки.

— А значит, базу ты прошла, но к твоей «экипировке» придется что-то добавить. И это что-то будет… — продолжал говорить он, выходя из комнаты.

За две или три минуты, пока его не было, Настя успела обозвать себя таким количеством эпитетов, что любой восточный поэт удавился бы от зависти. От лирической поэзии Востока, правда, этот список отличался знаком. Если восточные рубаи и газели прославляли объекты своего внимания, то Настя кляла себя, свою глупость и наивность. «Это же надо было так забыться! Ведь знала же, что любое его слово и движение — провокация, направленная против моего выигрыша!»

Появившийся в дверях комнаты Верхний, держал в руке странный конусообразный предмет чёрного цвета.

— …и это «что-то» у нас будет анальной пробкой, — закончил он.

— Избушка, избушка, поворотись-ка ко мне задом, а к лесу передом. И наклонись, пожалуйста! — весело заметил Верхний.

Про анальные пробки Настя читала, конечно. И видела в каталогах секс-шопов. Но вот в жизни столкнулась впервые. Эта, надо заметить, отнюдь не выглядела большой. Конечно, у страха глаза обычно велики, но тут, и Настя была вынуждена это признать, размер предмета, всё же, не пугал. Лишь «настраивал», если можно так сказать, на серьезное восприятие себя… Тем не менее — делать нечего. Поэтому она повернулась к Верхнему задом, наклонилась, и расслабила анус.

И почувствовала, как сделав пару кружков вокруг, медленно и аккуратно в ее анус вошёл посторонний предмет. Больно не было, но определённые некомфортность и напряжение сразу почувствовались. Вначале. Но чем больше она сосредотачивалась на новых ощущениях, тем больше возбуждалась, тем быстрее бежала кровь по венам, и тем быстрее цвет ее кожи становился розовым, а в отдельных местах, видимо, и красным…

«Ну, вот и вся фора! Кто бы сомневался!» — подумала Настя, опять выпрямляясь над базой.

— Салфетку?

— Нет, я готова, Господин!

— Хорошо, тогда вперед! — сказал он, и прохладный металл монеты скользнул в ее лоно.

В этот раз она прекрасно его ощутила. И это было плохо. Так как означало, что она потеряла единственного своего союзника в этой игре против себя. А значит, следовало поторопиться. Возможно, удастся пройти «вторую базу» до того, как начать использовать салфетки и прибегать к «Звонку другу»?

И она, не задерживаясь более, посеменила ко «второй базе». Вот уже половина пути, шестой шаг, седьмой… И тут раздаётся звонкий стук — Настя даже не успела почувствовать, как монета выпала и закружилась по полу между двух «баз».

— Ну что же ты так неаккуратно, Лизунчик? Теперь придется возвращаться и повторять попытку заново. Но — со штрафными тремя минутами…

— Да, Господин. — грустно констатировала Настя, возвращаясь к «первой базе» и становясь над ней, как и до того, прямо.

Он же неторопливо подошел к монете, поднял её и вышел из комнаты.

Вернувшись, подошел к ней сзади, крепко обнял и прижался к ней всем своим телом. Вот же чёрт! Полностью голым и горячим мужским телом! Руки его скрестились на её груди. Правая ладонь аккуратно сжала чашечку левой груди, левая ладонь — правой. Запястье с часами он специально повернул к ней, и голосом, от которого из нее вышибло все остатки холода, прошептал ей на ухо:

— А теперь у нас есть целых три минуты, чтобы согреть мою девочку! — после чего его руки отправились в путешествие по всему ее телу, а губы целовали ее шею, уши, его дыхание чувствовалось как будто сразу вокруг всей ее головы, а руки присутствовали сразу везде. Ей оставалось только закрыть глаза и хотя бы теоретически пытаться себя уговаривать, что она не думает «о проклятых белых обезьянах»… Угу… И о горячем твердом «нечто», что помимо её воли оказалось в её сцепленных за спиной руках сразу, как только Он к ней прижался. Она понимала, что не сможет не думать об этом, пока не выпустит его из рук… Вот только руки совершенно отказывались ей повиноваться… Они уже жили какой-то своей жизнью, лаская и гладя это, такое знакомое и желанное «Нечто».