Шахразада - Тайна визиря Шимаса

– И все?

– О да, и все.

– И ты послушаешься? Молча уйдешь? Или покорно дашь бросить себя в зиндан? Или гордо взойдешь на плаху?

Амин со страхом посмотрел на Шимаса.

– В зиндан? На плаху? За что?

– О нет, не обращай внимания на мои слова. Пока не обращай.

– Матушка, – прошептал Амин, – мне сказала, что лучше и честнее верховного судьи нет на свете человека. И потому его повеление будет единственно мудрым и безусловно верным. И в повиновении такому человеку не может быть ничего недостойного.

– И поэтому ты ищешь человека, который ввел бы тебя к кади?

– Конечно, ибо понимаю, что так кади мне поверит. А вот если бы я попытался войти с улицы…

– О, я даже думать не хочу о том, что было бы в этом случае. Но сейчас оставим разговоры. Покажи мне матушкино письмо, достойный мастер. А после этого мы решим, как поступить.

Юный Амин повиновался без колебаний. Шимас развернул свиток и углубился в чтение.

О, можно было ожидать, что письмо будет полно воспоминаний. Или, быть может, подробностей, о которых не следует знать кому-либо из посторонних. Но письмо, что читал Шимас, оказалось куда короче. Всего несколько строк, которые сделали бы честь любой, даже самой благородной женщине. Хотя после прочтения письма Шимас был готов назвать покойную матушку Амина воистину благороднейшей из женщин мира.

– Мальчик мой, знаешь ли ты о том, что написано в этом письме?

Амин повесил голову.

– Я не решился заглядывать. Хотя признаюсь, визирь, что мне бы хотелось этого более всего на свете. Матушка, передавая мне свиток, сказала, что я могу его прочесть, но если у меня хватит сил сдержаться и этого не делать – не читать строк, предназначенных не моим глазам. Матушкиных повелений я ослушаться не мог.

– Воистину, почтеннейший, твоя матушка тебя воспитала человеком слова. И это более чем уважаемо!

– Ты поможешь мне, великий визирь?

– Мальчик мой, я же говорил тебе, что здесь я не великий визирь, а всего лишь Шимас, который принимает в гостях своего старинного друга и его земляка…

– Прости, уважаемый! Ты поможешь мне, Шимас?

– О да! Я непременно помогу тебе. Более того, я сделаю так, что кади не сможет тебя не принять. А сейчас отправляйся спать – время уже позднее. Я пришлю тебе записку о том, когда и куда тебе прийти.

– Благодарю тебя, достойнейший! Сто тысяч раз благодарю!

– Фарух! Немедленно уйми мальчишку!

– Амин, друг мой, успокойся. Пока благодарить не за что. Дождемся посыльного от нашего доброго хозяина, дождемся мига, когда ты сможешь передать достойному кади письмо матушки… А вот после этого и настанет черед падать в ноги, благодарить мудрейшего из мудрых за помощь, а Аллаха всесильного и всемилостивого – за покровительство.

– Да будет так! – склонился в поклоне Амин, но увидев нахмуренные брови Шимаса, выпрямился и промолчал всю дальнейшую беседу двух давних приятелей.

– Достойнейшие, мудрейшие из мудрых, совесть и честь нашей державы! Дошли до меня слухи столь чудовищные, что я, визирь Шимас, им поверить не в состоянии. Говорят, что вы, почтенные, скрылись от своих сограждан за непроницаемыми стенами, за которыми живется сладко и спокойно.

Мудрецы переглянулись. Вернее будет сказать, что они переглядывались все время этой недолгой, но весьма сердитой речи визиря. Переглядывались, но молчали – ибо дело обстояло именно так, как сказал Шимас. Они и впрямь старались не видеть и не слышать ничего вокруг, отгородившись сотнями первых и вторых советников, старших и младших писцов от всего мира.

Шимас обвел глазами тех, кто безмолвно ему внимал. И молчание это было лучшим из ответов на его незаданный вопрос. Воистину, то были не слухи, а правда. Но сейчас Шимасу нужно было не признание этого более чем очевидного факта, а нечто иное.

– Дошли до меня слухи и о том, что никто из наших сограждан не может пробиться даже к верховному судье. Что ни прошения, ни послания не передать ему даже в сопровождении огромных взяток!

О, тут Шимас слегка приукрасил то, что слышал – ибо слышал он как раз противоположное. Упорно говорили, что величина взятки напрямую зависит от того, насколько серьезное прошение пытается передать проситель кади.

– Это гнусные слухи, мудрейший, – прогудел со своего места верховный судья. – Я рассматриваю десятки прошений каждый день. Сотни и сотни людей добились справедливого решения, честно рассказав мне самому как было дело и кто виноват в ложном доносе.

«А значит, сотни и сотни тугих кошелей легли в твою руку, дабы добиться этого самого справедливого решения. Да и неизвестно еще, с чьей точки зрения справедливого…»