Мэри Уэсли - Опыт воображения. Разумная жизнь

— У тебя был любовник? — спросил он. — Или несколько?

Он почему-то подумал, что было бы лучше, если бы она делила свои чувства со многими, а не отдавала одному.

— А сколько у тебя?

— Хорошо. Прости. Какое право у меня спрашивать? Прости. Значит, ты довольна?

„Я была довольна, — подумала она. Я была довольна в то туманное утро, когда пыталась найти дорогу в Паддингтон. Я сделала все, что должна была сделать в Лондоне, и стремилась вернуться на ферму, убежать от войны“.

— Возможно, а ты?

— Не сейчас. Я с ума схожу от страсти. Я хочу тебя. Мне мешают все эти люди. Отвратительно, что был Хьюберт, а теперь я…

— Это было давно, — Флора повернулась к нему, — и у тебя еще что-то на уме. — Она просунула свою руку в его руку. — Я чувствую. — Она держала его за руку.

— Ты не можешь понять, — он взял ее обе руки в свои. — Это что-то, о чем не говорят. И нельзя рассказать тебе об этом. Просто я боюсь.

— Ах, — вздохнула Флора, — да, конечно, — вспоминая страх Феликса. — Эта ненавистная война.

— Я боюсь лететь. Я боюсь лететь в Северную Африку. Я боюсь смерти, — сказал он.

— Ах, — повторила она, — да.

— Останься со мной до отъезда. Это недолго.

— Но…

— Пожалуйста. — Должно же быть несколько минут, когда они смогут побыть вдвоем; может, отложится рейс. Если бы так, они бы провели ночь в отеле. Он очень хотел остаться с ней наедине и заняться любовью. — Я так хочу, — сказал он, — сломать барьер целомудрия.

— Мои колени, — сказала Флора, — они же будут болеть…

— О, Бог мой. Какая ты эгоистичная сука.

— Не начинай снова ссориться, — попросила Флора. — Где ты выходишь? Я — в Труро.

— Поехали со мной в Редрут.

— Не могу.

— Пусть поскучают твои норовы. Пожалуйста.

— Тогда мне надо позвонить, — сказала Флора. — Но мне очень не хочется так близко подходить к войне. Я стараюсь отгородиться от нее.

— Со мной ты будешь в безопасности, в совершенной безопасности. Там нет налетов.

— Неужели ты не видишь, — сказала она, — что теперь мне страшно? Я уже потеряла Феликса. Я боюсь потерять тебя. — Она не упомянула о Хьюберте.

— Меня? — с сомнением спросил Космо.

— Конечно, — сказала она. — Естественно.

— О Боже! Очень мило. Если бы можно было провести ночь вдвоем.

— Постарайся быть разумным, — сказала она с легкостью в голосе.

— Но ты все еще влюблена в Хьюберта, — твердил он с ревностью. — Прости, я дурак. Я думал, что ты так же рада видеть меня через десять лет, как и я тебя. Но ведь ты не это имеешь в виду, когда говоришь, что боишься за меня? О Боже, моя голова идет кругом. Лучше тебе и впрямь избавиться от меня и выйти в Труро.

— Я поеду до Редрута, — сказала Флора. — Я позвоню оттуда и скажу миссис Феллоуз, что меня увезли. Не думаю, что я правильно поступаю, но сделаю, как ты хочешь.

В Труро вышел француз-офицер, он отправлялся в Фалмут, как он сообщил, поправляя кепи.

— Желаю удачи.

Его место сразу занял полковник-американец из воздушных сил, очень словоохотливый, курил „Лаки страйк“ и без умолку рассказывал о своем доме в Техасе, о войне на Тихом океане. Космо больше не пытался говорить с Флорой, а она привалилась к его плечу, расслабила ушибленные и заледеневшие колени, которые саднило. Она была довольна последним отрезком пути, запоминая о Космо все, что могла — его голос, запах его волос, длинные пальцы…

Сидя в неудобном американском бомбардировщике на пути в Северную Африку, Космо упрекал себя. Пусть бы она вышла в Труро, незачем было тащить ее с собой на базу британских ВВС в Сент-Эвел. В Сент-Эвел они попали на шумную вечеринку в офицерской столовой, где были американцы и британцы, и Флора оказалась единственной гражданской девушкой. Столы ломились от выпивки, и он, нервничая перед полетом, ни в чем себе не отказывал. Он громко разглагольствовал о своих делах в ВВС, подавляя страх, а потом, когда кто-то пригласил Флору на танец и она не отказалась, увидев, как мужские руки обнимают ее в танце, он взорвался и устроил сцену.

— Значит, танцевать тебе колени не мешают, как я заметил. Ты вполне могла бы заняться любовью. — Если бы у них было куда пойти, удобный отель, теплый и уединенный! Но, конечно, ничего такого не было. Флора не ответила резко на его выпад, не напомнила, что он сам не пригласил ее танцевать, не сказала, что ей скучно в этом ужасном шуме. Децибелы нарастали, крики этих воинственных молодых людей, совсем чужих, раздражали. Выражение ее лица стало таким же отсутствующим, как тогда, на пирсе в Динаре, когда он позвал ее с собой покупать отцу револьвер в Сен-Мало, смущенным и напряженным.