— А ваш муж разве не оплачивал счета?
— Временами.
Подошла официантка, забрала суповые чашки, потом принесла жареную камбалу.
— Все в порядке? — спросила она.
— Да, спасибо, — машинально ответил Сильвестр, лихорадочно соображая, о чем бы еще спросить Джулию.
— А у меня было такое впечатление, — сказала Джулия, вооружаясь ножом и вилкой, — что вы собирались рассказать мне за ужином о Цилии.
Сильвестру понравилось, как легко и тактично поменяла она тему разговора, и ему не оставалось ничего другого, кроме как приступить к рассказу о себе. Она внимательно слушала его, не забывая при этом наслаждаться изумительной камбалой по-дуврски и не менее вкусными чипсами и салатом из водяного кресса. Потом еще были клубника (это в зимнее-то время!) со сливками, бесподобный сыр „стилтон“, который он уписывал с оливковым печеньем, она же съела за компанию лишь пару кусочков, и, наконец, черный кофе. Джулия сосредоточенно следила за его повествованием, а когда он останавливался, задавала какой-нибудь наводящий вопрос, и он продолжал рассказывать.
Хотя они пили поровну, у него развязался язык, в то время как она больше молчала. У него было прекрасное настроение, и он рассказал ей все, обо всех важнейших событиях своей жизни от рождения до этого дня; он поведал ей о детстве, школьных годах, смерти отца, учебе в университете, путешествиях, перемене работы, первой любви (в Париже, где он основательно улучшил знание французского языка), следующей любви (в Мюнхене и Вене, где он навел лоск на свой немецкий), смерти матери, жизни в Лондоне, встрече с Цилией (эта любовь, подобно второсортному фейерверку, никак не хотела разгораться, хотя и ослепила его вначале как молния). Он даже сказал, какую книгу читала Цилия во время их последнего занятия любовью — нет, это была не Барбара Картленд, но что-то чертовски похожее. Потом он говорил об уходе Цилии, испытанных им разочаровании, подавленности, боли и наконец освобождении.
— Ужин был прекрасным. Большое вам спасибо. — Подсчитав сумму положенных чаевых, он удвоил ее, расплатился с официанткой и отошел к камину в ожидании Джулии, которая отправилась в дамскую комнату.
Он еще не рассказал ей о своих вкусах, о том, какую любит музыку, какие книги, фильмы, спектакли, но у него еще будет для этого время. Он постоял, задумавшись, машинально позвякивая мелочью в кармане брюк. Да, он не сказал ей еще и то, что хотел, но не мог сказать по дороге сюда.
Но где же она, черт возьми? Сколько можно? Постой, она ведь взяла с собой собаку; уж не сбежала ли она? Боже всемилостивый!
Отходя от столика, она захватила с собой свое пальто. Он слышал звуки заводимых моторов — это уезжали на своих машинах посетители паба. Она могла, конечно, попросить кого-нибудь из них подбросить ее до города. „Боже! А я весь ужин бубнил ей о себе, о своей никому, кроме меня самого, не интересной жизни, в то время как следовало строить совместные планы нашего с ней будущего! Господи, какой дурак! Нужно было спросить, не бывала ли она в Ницце, не желает ли познакомиться с Францией или Италией, или она предпочла бы поехать, например, в Перу? Будет ли она счастлива, если мы поселимся в моем доме? Или, может быть, в коттедже за городом? А как она относится к одежде, ведь я видел ее всегда в одном и том же — в джинсах и черном пальто? Я даже не знаю, какие у нее ноги; в тот вечер так и не осмелился посмотреть. Я бы с удовольствием стал одевать ее. Мне было бы приятно дарить ей всяческие вещи. Я хотел бы, чтобы она всегда была рядом, чтобы мы вместе смеялись, чтобы у нас были дети… А почему бы нет?“
— О Господи! — произнес он вслух. — Она ушла.
— Извините, что так долго, — сказала появившаяся наконец Джулия. — Негодник что-то разыгрался как никогда — погнался за котом и исчез где-то в конце улицы, не обращая внимания на мой свист.
— А я уже подумал, что вы просто удрали от меня. — Сильвестр помог ей надеть пальто. — Я решил, что так надоел вам своими разговорами, что вы не стерпели и сбежали.
Воздух на улице, казалось, трещал от мороза. Джулия подняла воротник. Они забрались в машину.
— Мне совсем не было скучно, — сказала она.
Машина шла по узкой, вихляющей из стороны в сторону дороге.
— И все-таки я слишком много говорил, — заметил Сильвестр. — Прошу меня извинить. У вас не было возможности даже вставить словечко.
— Я обычно мало говорю, — сказала она, — хотя и люблю иногда поболтать с миссис Патель.
Читать дальше