Джудит Крэнц - Слава, любовь и скандалы

Когда учителя обратили внимание матери на рассеянность Жюльена, она признала плачевное положение вещей. Но даже отличная система французского образования не может справиться с ребенком, если его не интересует мнение других людей, наказание воспринимается как досадное недоразумение, а мать забывает о его прегрешениях, стоит ей отойти на десять шагов от кабинета директора школы.

Не обращающий на учебу внимания, оставленный в покое учителями, которые считали его олухом, получая самые низкие оценки, Жюльен просидел в школе до тех пор, пока не получил возможность уйти оттуда. Еще в начальных классах те, кто мог бы стать его приятелями, оставили всяческие попытки общения с ним. Если бы Жюльен был застенчивым, то он легко стал бы их жертвой, но полное отсутствие интереса к окружающим защищало его с таким же успехом, как его рост и физическая сила.

В семнадцать лет одноклассники Жюльена записывались в добровольцы, чтобы воевать с кайзером, а Мистраль поступил в частную художественную школу в Париже. Он работал в академической традиции и показал себя блестящим учеником, затем сдал экзамены на факультет изящных искусств. Проведя несколько лет в Сорбонне, Жюльен понял, что его не устраивают традиционные подходы к искусству. Сначала про себя, а затем и вслух он начал говорить о том, что мастерству художника нельзя научить. «Технике, да, колористике, да, анатомии, да, а всему остальному, нет». Мистраль ушел из университета, когда ему только исполнилось двадцать один год. Его отец, работавший в Алжире и без возражений и нотаций посылавший ему достаточно денег, умер за год до этого. Чуть позже скончалась мать, оставив почти все, чем владела, своему единственному сыну.

И вот Жюльену Мистралю исполнилось двадцать шесть, а он так и не создал себе имени. Репутацией, правда, он обзавестись успел. Для него владельцы галерей и продавцы картин, или иначе дилеры, были злейшими врагами. Когда он услышал, как Марсель Дюшан назвал дилеров «вшами на теле художников», то принялся уверять всех, что Дюшан выразился еще слишком мягко.

— Как назвать Шерона, заплатившего Цадкину десять франков за шестьдесят рисунков? Этот же слизняк кинул Фудзите семь франков пятьдесят сантимов за акварель! И этого человека вы называете вошью? Да его следовало бы вздернуть, придушить, потом снять, пока он не задохнулся совсем, и расчленить. Дать двадцать франков Модильяни за портрет, это неслыханно.

Но наследство, полученное Жюльеном, почти закончилось, а Кейт Браунинг, богатая, высокомерная американка, не вернулась, чтобы снова купить у него картины. Может быть, ему следовало написать ей письмо с извинениями за то, что он бросил ее на балу, рассуждал про себя Мистраль. Но эта мысль задержалась ненадолго, и вскоре он уже снова вернулся к мольберту.

Кэтрин Максвелл Браунинг из Нью-Йорка не обладала большим талантом. И что самое неприятное, она об этом знала. У нее был острый ум, она тонко чувствовала прекрасное. Кейт была способна выбрать самое лучшее, стремиться к нему, но создать ничего подобного сама не могла. Она называла себя скульптором. Ее семья, сделавшая состояние на бирже, думала о ней с восхищением и удивлением, называя настоящим художником, так как ни один из ее родственников не имел ни малейшего отношения к искусству и не осмеливался его иметь. Даже те, кто учил Кейт в колледже, были настроены оптимистично и всячески ее подбадривали. Но она сама всегда знала правду.

Кейт Браунинг приехала в Париж в начале 1925 года, чтобы учиться у Бранкузи, но он не захотел с ней заниматься. Тогда Кейт отправилась в университет на факультет изящных искусств, и там профессор позволил ей приходить на занятия, после того как она показала ему фотографии лучших своих работ. Он не сомневался, что эта американка последует примеру многих своих соотечественников: купит студентам выпивку, появится несколько раз в мастерской, а затем тихо исчезнет.

Его поведение не было продиктовано абсолютно нетрадиционным и не свойственным французам желанием быть милым с иностранцами, а исключительно французским преклонением перед ее красотой, этим странным сочетанием очарования и силы воли, которые привели совершенно бесталанную девушку в самое сердце мира искусств.

Ей было двадцать два года, и совершенная форма головы позволяла ей носить на прямой пробор пепельно-белокурые, коротко остриженные волосы. Высокий лоб, выщипанные в ниточку брови, серые глаза и обтянутые скулы делали ее лицо запоминающимся, а удивительная правильность черт превращала ее в настоящую красавицу.