Жозеф Кессель - Дневная Красавица

Когда наступил полдень, Северину охватила еще большая тревога, чем накануне. Уходящее время непрерывно сокрушало данную ей передышку. Опасность надвигалась, как гроза, и каждый час приближал выбранный Юссоном момент. От мысли об этом все расплывалось у нее перед глазами, предметы плыли, утрачивая свои контуры. Она почувствовала, что теперь даже присутствие Пьера уже не поможет ослабить затягивающуюся вокруг ее горла петлю.

И все же Северина продолжала бороться с невидимым, но близким противником.

— Мне грустно, — сказала она мужу, когда после всех переживаний удостоверилась, что он все еще не знает. — Тебе будет не очень сложно предупредить на работе, что ты не придешь, потому что не можешь оставить меня одну?

Она была очаровательна, как маленькая и очень больная девочка. И он не смог ей отказать.

На протяжении дня он часто с удивлением ловил на себе обволакивающие, настойчивые и жадные взгляды жены. Пылкости этим взглядам добавляло ощущение жалкой хрупкости дарованной передышки. И что это была за передышка! От каждого телефонного звонка у несчастной останавливалось сердце, и она первой бросалась к трубке. В конце концов она не выдержала и сама объяснила ему:

— Разговоры помогают мне развеяться, — робко объяснила она.

Потом пришла почта. Пока Пьер, прежде чем вскрыть конверты, рассматривал их, Северина пребывала в полуобморочном состоянии.

— Ничего нового? — наконец решилась она спросить по прошествии нескольких минут, которые использовала для того, чтобы изобразить на лице спокойствие и придать голосу уверенность.

— Ничего, — ответил Пьер, совершенно не подозревая, от какого невыносимого груза он ее освободил. И эту ночь они тоже провели в одной постели. Даже в своей квартире Северина постоянно чувствовала подстегивающую ее опасность и немного покоя вкусила лишь благодаря контакту с мужчиной, которого ей предстояло потерять. Уснуть она не смогла и все прислушивалась и прислушивалась к счастливому, ровному дыханию Пьера, которое, как она предполагала, ей, скорее всего, уже больше никогда не удастся услышать.

Вот скоро рассветет, наступит тот роковой день, когда ему все станет известно, и она уже не сможет удержать его… Разве что она сама… В какой-то миг она почти решилась. Не лучше ли будет, если он узнает от нее? Но она быстро поняла, что это ей не под силу. Значит, он уйдет в город, где тот, другой, конечно же, будет его искать. Они встретятся… И тогда… Голова ее запрокинулась назад, и Северина застыла в неподвижности.

Ее забытье длилось недолго, очнуться ей помог все тот же непреодолимый ужас, который только что стал причиной обморока. Поскольку у нее есть еще несколько часов, нужно использовать их, сейчас она поразмыслит и будет бороться. Она встретится с Юссоном, она станет умолять его… Нет… Напротив… Это была бы ее самая глупая ошибка… Он только насладится ее страхом, как там, у госпожи Анаис, когда, валяясь в постели проститутки, она слезно умоляла не выдавать ее… Нет… Напротив… Нужно, чтобы он понял, что она ничего не боится. Тогда может быть… И Северина — настолько непереносимо было ее безвыходное отчаяние — уцепилась за эту надежду.

Юссон позвонил им в то же утро. Он знал, что Пьер ушел в больницу. Значит, к телефону подойдет Северина. Им руководило исключительно любопытство. Неужели Северина все еще считает его способным на ту гнусность, в которой она заподозрила его в момент замешательства?

«Если она поверит, что я умею хранить тайны, я постараюсь укрепить ее в этой вере. А если нет, я ее успокою».

Однако поведение Северины не дало ему возможности сделать ни того, ни другого. Уверенная, что Юссон хотел поговорить с Пьером, и настроенная на тот единственный метод борьбы, мысль о котором ей только что пришла в голову, она сухо ответила:

— Мужа нет дома.

И повесила трубку.

Это проявление отчаяния Юссон принял за высокомерие, для укрощения которого одного лишь унижения ей оказалось мало.

«Что ж, она еще попросит у меня пощады», — подумал он.

Час спустя после телефонного звонка Юссона горничная сообщила Северине, что ее хочет видеть какой-то молодой человек.

— Он не назвал своего имени, — добавила она, — и у него какой-то странный вид… полон рот золотых зубов…

— Пусть войдет, — сказала Северина.

В любой другой ситуации появление Марселя в ее доме просто уничтожило бы Северину. Но в том состоянии, в котором она находилась теперь, оно лишь слегка удивило ее. Мысли Северины были заняты исключительно Юссоном, и эта навязчивая идея сделала ее безразличной ко всем остальным событиям. Марсель… Ипполит… У них были естественные реакции, легко предсказуемые, легко предотвратимые, легко поддающиеся удовлетворению, если уж на то пошло. А вот тот, другой, изможденный, зябкий, утоляющий свое сладострастие не от власти над плотью, а от унижения душ…