Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Непомерными усилиями я принялась возводить вокруг себя защитную стену из доводов против Наполеона. Мне приходилось бороться со своими чувствами — я действовала холодно и расчетливо. Через некоторое время встала и подошла к окну. Холодный ночной воздух приятно освежил лицо, успокоил и прогнал тревожные мысли. Я выглянула на улицу и увидела там мерцающие уличные фонари; на лицо упала капля дождя — мельчайшая водяная пыль остудила кожу. Внизу под порывами ветра шелестели сухие осенние листья. Я подумала о том, что Наполеон сумел мгновенно узнать меня. Да, он тотчас же узнал меня и наградил своей нежной улыбкой. Я решительно закрыла окно.

На следующее утро я написала короткое письмо Паолине Бонапарт, которую называли теперь княгиней Боргезе. В своем письме я сообщала ей о приезде в Париж и выражала надежду на то, что после всех этих лет нам удастся встретиться. Мне не пришлось долго дожидаться ее ответа — его доставил мне тот же слуга, что отнес мое письмо.

Ее письмо было написано на толстой пергаментной бумаге с выдавленным на ней рельефным изображением герба Боргезе в виде закрытой короны. Мне не сразу удалось прочитать кое-как нацарапанные строчки — хотя Паолина стала княгиней, она так и не научилась писать без ошибок. Как бы там ни было, я рассчитывала на ее любопытство и не ошиблась. Она приглашала меня с визитом уже на следующий день.

Особняк княгини Боргезе оказался до такой степени переполнен всевозможными сокровищами искусства — картинами, статуями, вазами, гобеленами, коврами, мебелью, — что собственно искусство отошло на задний план из-за этих сокровищ. Дворецкий провел меня через множество комнат и, шаркнув ногой в поклоне, объявил Ее Императорскому Высочеству о моем прибытии.

Паолина приняла меня в своем личном будуаре, полулежа на мягкой софе. Длинные светлые шторы были задернуты, и в комнате царил мягкий полумрак, однако и при таком свете я испытала настоящее потрясение, когда увидела Паолину. Она сильно похудела, сделалась чуть ли не прозрачной, под ее глазами виднелись голубоватые тени. Ни густо наложенный слой пудры и румян, ни сверкающие, переливающиеся бриллиантовые украшения не могли отвлечь внимания от ее откровенно нездорового вида. Я осталась стоять у двери.

— Ваше Императорское Высочество, — почтительно произнесла я в знак приветствия и сделала реверанс.

Паолина поднялась с софы и направилась ко мне.

— Ай, да брось ты эту чепуху, Феличина, — приветливо сказала она и обняла меня.

Целуя сухую, впалую щеку Паолины, я не могла не вспомнить ту цветущую, полную жизненных сил и здоровья девушку, которая запомнилась мне по Корсике и Марселю.

Затем она отстранилась и оценивающе оглядела меня.

— Да ведь ты, можно сказать, совсем не изменилась, — проговорила Паолина почти возмущенно. — Как тебе это удалось? Ты осталась такой же. А вот я… — Она уныло опустила плечи.

— А ты стала еще более привлекательной, — заметила я вполне искренне.

— Более привлекательной? — рассмеялась Паолина. — Да. Я знаю. Но при этом и более старой, и нездоровой в придачу. — Внезапно она громко хлопнула в ладоши, в комнату бесшумно вошел негр лакей. — Шампанского, — резким, отрывистым голосом приказала Паолина.

Шампанское преобразило ее. По мере того как Паолина торопливо, бокал за бокалом поглощала это искристое вино, она буквально на глазах молодела. В ее глазах появилось прежнее дерзкое, лукавое выражение, щеки покрыл румянец, и она принялась болтать на привычной для себя смеси итальянского и французского, причем так же сбивчиво и незатейливо, как в детстве. Она задавала мне целую массу вопросов, но, прежде чем я успевала ответить хотя бы на один, принималась рассказывать о себе, о своих замужествах, мужьях и любовниках, путешествиях, бриллиантах, одним словом, о несметном своем богатстве. Время от времени она останавливалась и даже пыталась слушать меня, но по-настоящему ее интересовала лишь собственная персона.

Черты прежней Паолины проступили в ней еще сильнее, когда она со злорадством начала рассказывать мне о своих родственниках.

— Ты бы видела Джозефа. — Она пьяно захихикала. — Король Неаполя расхаживает, ну, прямо как павлин. Хотя сейчас он так растолстел, что уж и не знает, как ему ходить или стоять. А Марианна-Элиза не многим лучше. Управляет так, что у подданных волосы встают дыбом. Держит своего мужа под каблуком, свое же маленькое княжество прямо-таки придавила своим скипетром.