Ежи Косински - Игра страсти

Вернувшись в свой фургон, Фабиан открыл коробку, которую ему дала Стелла. Из коробки выпала груда белой одежды с резким запахом нафталина и отбеливателя, наполнившего альков. Он разглядывал чересчур большие перчатки, ботфорты из мягкой белой кожи, плащ, свисавший живописными складками. Все эти предметы казались совсем новыми. Перо на треуголке казалось чуть помятым, когда он примерил шляпу перед зеркалом. Он аккуратно разложил костюм на одной стороне кровати и растянулся на другой, наконец-то предавшись воспоминаниям о Ванессе. В спину, возле шеи, что-то кольнуло: он, видимо, растянул мышцу. Возможно, это были первые признаки артрита.

Когда Фабиан начал преподавать в конюшнях «Двойные удила», его пригласили прочесть лекцию о верховой езде в частной школе, в которую тогда ходила Ванесса Стэнхоуп. Директриса, пожилая женщина, которую он изредка видел среди зрителей, наблюдавших за объездкой лошадей или взятием барьеров, окруженная студентами — представителями комитета по проведению лекций, в числе которых находилась Ванесса, — поздоровалась с ним. Он заметил, что школьная форма Ванессы — блейзер и плиссированная юбка — скрывала очертания ее тела, которые он прекрасно изучил. В качестве ее инструктора верховой езды он поздоровался с девушкой. Она, как его ученица, поздоровалась с ним в ответ, поразив его своей выдержкой, умением скрывать то, насколько хорошо они некогда знали друг друга. Когда он наблюдал за ней среди других ее сверстниц, их юный смех еще раз напомнил ему о возрасте Ванессы и его уже немолодых летах.

В одной аудитории они задержались. Там преподаватель демонстрировал учебный фильм по биологии. Фабиан наблюдал за серьезными и умными лицами девушек, которые наблюдали за происходившим на экране: влюбленные соединяют руки, поцелуй, объятия, затем акт соития, оплодотворение яйцеклетки, рождение ребенка.

Экскурсия продолжалась. Фабиан прошел мимо школьного видеоцентра, где стояли ряды телевизоров и экранов, кино- и телекамер, мониторов. Затем побывал в другом помещении, набитом компьютерами, целым арсеналом сверкающей техники, и за каждым компьютером сидела девочка, которая подчас была вдвое моложе Ванессы. Его экскурсовод в гольфах свободно обсуждала с ним систему поиска данных с помощью компьютера.

Он часто задумывался, что же разделяет их — мужчину, прожившего уже полжизни, и этих девочек, и почему обычные возрастные и физические барьеры играют столь незначительную роль в их первоначальном влечении друг к другу или же в появлении непреодолимой пропасти, которая, как ему было известно, существует.

Разумеется, он знал о невероятной выносливости и гибкости этих девушек, об их умении не замечать усталости, работать без сна и отдыха, быть не привередливыми в пище. Он не мог даже надеяться на то, чтобы сравниться с ними в этом, что, впрочем, не имело особого значения в его отношениях с ними. Он наслаждался зрелищем их свежести, видом их гибких и упругих тел, сравнивая все это с собственным состоянием, доказывающим, что он смертен. Он смотрел на юность как на воплощение красоты и самой жизни, а не как на стремление к приобретению опыта и знаний. Независимо от того, красивой или дурнушкой была девушка, которой он предлагал гостеприимство своего дома на колесах, она обычно придерживалась тех же взглядов и обладала приемлемым для него восприятием окружающего. Так что же создавало бездну, пролегавшую между ними, являясь непреодолимой преградой?

Фабиан решил, что все дело в его памяти.

Когда он вспоминал свое прошлое, изучал или бродил по его лабиринтам, которые порой разделяли годы и даже десятилетия, он видел себя не как одно человеческое существо, а как разные, совершенно разные личности, к настоящему времени истощившие себя, заброшенные, хотя и сохранившиеся в памяти. Следовательно, прошлое — это хранилище, которое, с одной стороны, очищало и возвышало его, с другой — калечило, пока он пребывал в нем.

Но с детством дело обстояло еще хуже. Тут память ему изменяла, хранилище оказывалось разграбленным. Ему виделась лишь серия бледных камей, на которых он был изображен ребенком, не связанных с настоящей действительностью. Это были своего рода моментальные снимки из чужого семейного альбома.

Когда же речь заходила о прошлом Ванессы или какой-нибудь другой юной спутницы Фабиана, то они могли встретить лишь одну часть своего прошлого: свой чистый детский образ. Единственной формой взрослой жизни, которую они знали, было их совместное с Фабианом настоящее.