Эрик Сигал - Аутодафе

Парадоксально, но для меня это стало определенным испытанием. Мне сотни раз приходилось читать в синагоге, но никогда еще я не произносил проповедей. Даже моя речь в день бар-мицвы, как положено у ортодоксальных евреев, представляла в свое время не более чем толкование определенного текста с целью продемонстрировать мою ученость. Теперь же я высказывал собственные мысли и чувства, которыми хотел поделиться со всей паствой.

Это были мысли о наших традициях. О нашем наследии. О том, что значит быть евреем в 1980 году. Для них это имело особую значимость, поскольку на протяжении всего года они жили в окружении христиан, которые, при всей веротерпимости, не всегда понимали, что в духовном смысле они произошли от нас.

Я старался максимально приблизить свои проповеди к жизни. Во время молитвы во здравие главы нашего государства я упомянул о мирном договоре между Израилем и Египтом, который считал большим достижением президента Картера, и выразил надежду, что он послужит прологом к торжеству гармонии в этом истерзанном регионе.

Поначалу внимание, с которым люди буквально ловили каждое мое слово, вызывало у меня неловкость. Но постепенно, в силу природного тщеславия, я начал получать от этого удовольствие, а после молитвы, завершавшей Йом Кипур, и вовсе возгордился.

Доктор Харрис настоял на том, чтобы, последний раз дунув в шофар, я задержался на ужин. Он и еще несколько «представителей» хотели со мной побеседовать.

Поначалу я решил, что они хотят меня посватать.

— Вы женаты, ребе Луриа?

— Нет, — ответил я. — Мне кажется, я к этому еще не готов. И между прочим, я неофициальный раввин.

— Неважно, — вступил в разговор мистер Ньюмен. — Для нас вы — раввин. Мы спрашиваем, чтобы знать, не держит ли вас что-нибудь в Нью-Йорке.

— Да нет…

Теперь я понял, куда они клонят.

Они рассказали, что весь год только и думали, что о том, как бы им заполучить в свою разрозненную общину постоянного раввина со стороны.

— Наша конгрегация мне представляется в виде группы отдельных бусин, — образно выразился доктор Харрис, — и нам нужен человек, который соберет их на нитку. Мы очень на вас рассчитываем.

— То есть вы хотите, чтобы я стал ниткой для ваших бус? — Я говорил шутя, но в душе был глубоко тронут.

— Расценивайте, как вам будет угодно, — сказал мистер Ньюмен. — Мы уже заручились поддержкой членов общины. Если вы раз в неделю будете наезжать в один из наших пяти городов, то практически охватите нас всех. Думаю, мы могли бы платить вам двадцать пять тысяч в год, может, чуть больше, но не намного. Дорожные расходы вам, конечно, будут возмещаться отдельно. — Он неуверенно спросил: — Как думаете, сумеете уложиться?

Он и не подозревал, какое значение сейчас для меня имеют его слова. Если они спрашивают, хватит ли мне скромного заработка, значит, они ничего не знают о моей прежней жизни… о моей растрате. Для них я оставался чист. И одна мысль о том, чтобы оставить в прошлом свои прегрешения, делала их предложение равносильным манне небесной.

— Доктор Харрис, — тихо сказал я, — я польщен.

Раздался всеобщий вздох облегчения.

— Дэнни! — взволнованно сказал мистер Ньюмен. — Мы вам так благодарны! Вы представить себе не можете, что вы для нас делаете.

Не мог же я им сказать, что они себе тоже не представляют, что я сейчас совершаю. Как и того, что я лишь теперь понял, что собираюсь делать со своей дальнейшей жизнью.

Я не собирался становиться религиозным тяжеловесом, которому кланяются, шаркая ногами. Судить поступки других людей, самонадеянно считая себя вправе выносить вердикты.

И поклоняться золотому тельцу я тоже был не намерен.

Пускай Новый Завет и не является для меня Священным Писанием, но в нем я тоже обнаружил важные мысли. Например, такие: «Корень всех зол есть сребролюбие». И эта фраза произвела на меня тем большее впечатление, что содержится в Первом послании святого апостола Павла Тимофею, а завершается словами о том, что, предавшись сребролюбию, «некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям».

Теперь я, наоборот, приклонился назад, к вере. По той простой причине, что ощутил себя востребованным.

Стояла ранняя весна. Дебора уже третий год служила раввином. Сейчас она вела семинар, посвященный приближающемуся Песаху. Ее секретарь извинился и сообщил, что ее просит к телефону Стэнфорд Ларкин, директор школы, куда ходит Эли. Первой ее мыслью было, что с Эли что-то случилось. И она не ошиблась, только не угадала характер «травмы». Мистер Ларкин звонил, чтобы договориться с ней о встрече. Она упросила его принять ее немедленно, и он уступил.