Эрик Сигал - Аутодафе

Тим посмотрел на билет.

— Нет, нет, — сказал он дрожащим голосом. — Это детский билет. А мне уже больше двенадцати.

Женщина выпучила глаза.

— Послушай, детка, сделай мне одолжение, — попросила она. — Считай это рождественским подарком, а то мне придется исправлять всю ленту. А кроме того, ты что, спятил, что вдруг стал таким честным?

«Спятил»! Для мальчишки, направляющегося в психиатрическую клинику повидать мать, это слово было как холодный душ.

Ближайший автобус отходил без десяти одиннадцать. Тим купил два шоколадных батончика, которым надлежало сыграть роль ленча. Но от волнения у него разыгрался такой аппетит, что он прикончил их еще за полчаса до посадки.

Дрожа от возбуждения и не в силах отделаться от мыслей о том, в какое место ему предстоит ехать, Тим снова спустился вниз и купил комикс.

Наконец часы на платформе показали без четверти одиннадцать, и водитель, лысеющий мужчина в очках и мятой униформе, объявил начало посадки.

В эту суровую январскую погоду ажиотажа среди путешествующих не наблюдалось, и Тим вошел в автобус уже через несколько секунд. В тот момент, когда он протягивал водителю билет, его крепко ухватила за плечо тяжелая лапища.

— Все, приятель, поиграл — и будет.

Он обернулся. Над ним навис напоминающий огромную бочку негр в форме нью-йоркской полиции и с револьвером за поясом.

— Твоя фамилия Хоган? — прорычал он.

— А вам-то что? Я ничего плохого не сделал.

— Ну, это мне неизвестно, — ответил полицейский. — Но ты подпадаешь под описание одного Хогана, который сбежал из дома.

— Никуда я не сбежал! — бесстрашно парировал Тим.

В спор вмешался водитель:

— Послушайте, офицер, у меня, знаете ли, расписание.

— Ладно-ладно, все! — Верзила кивнул и, не выпуская из руки плечо Тима, сказал: — Сегодня мы никуда не поедем.

Не успел страж порядка со своей жертвой выйти из автобуса, как двери за ними с шипением закрылись, и машина тронулась в путь, который теперь Тиму был заказан.

Мальчик вдруг ощутил всю унизительность ситуации, в одно мгновение разбившей мечту его жизни, и, не удержавшись, всхлипнул.

— Эй, парень, что ты так убиваешься? — пробурчал полицейский, на сей раз беззлобно. — И что, интересно, ты такого натворил, что удрать надумал? Схулиганил? Или еще что?

Тим мотнул головой. Теперь ему действительно хотелось убежать из теткиного дома и никогда больше не видеться с этими Делани.

К несчастью, со своим дядей Тим увиделся очень скоро. Не прошло и получаса, как в полицейском участке появился Такк.

— Ах ты, негодник ты эдакий! — начал тот. — Решил, что можешь меня обхитрить, да? Парень, у тебя даже ума не хватило заглянуть в газеты: у «Никса» сегодня вообще игры нет!

Он посмотрел на офицера, который привел Тима.

— Спасибо, что изловил его, приятель. Нет ли у вас тут свободной комнаты, чтобы нам побеседовать наедине?

Негр кивнул в сторону двери за его спиной.

— Нет! Нет! Я ничего не сделал! Ничего…

— Это я буду решать. А ты сейчас свое получишь.

Они удалились в комнату, а полицейский закурил и стал листать «Дейли ньюс». Через несколько мгновений он поморщился, услышав хорошо знакомые звуки. Ритмичные звуки шлепков ремнем по голой заднице, сопровождаемые сдавленными стонами. Провинившийся мальчишка изо всех сил старался терпеть боль.

Домой на метро Тим ехал стоя и стиснув зубы. Взглядывая на дядю, он всякий раз повторял про себя: «Когда-нибудь я тебя убью!»

Шагая по заснеженному тротуару с Библией в руках, я различал тени верующих христиан, возвращающихся домой с утренней службы.

Было рождественское утро. И я делал то же самое, что всегда делали мои предки в этот день: намеренно его игнорировал. По этой причине у меня был обычный учебный день. А другие единоверцы моего отца все поголовно ушли на работу. Такие будничные занятия сами по себе уже были уроком: не забывай, что это не твой праздник!

В конце года наши ешивы и школы для старших тоже предоставляли своим ученикам двухнедельные каникулы — которые они подчеркнуто именовали не рождественскими, а «зимними» каникулами. Чтобы еще больше подчеркнуть разницу между нами и соседями-гоями, двадцать пятого декабря школа на один день открывалась. Это был своего рода вызов.

Наш учитель, ребе Шуман, одетый в обычный черный костюм и фетровую шляпу, со строгим лицом наблюдал, как мы входим в класс и рассаживаемся по партам. Это был суровый и требовательный тиран, безжалостно отчитывавший нас за малейший промах.