Грейс Тиффани - Кольцо с бирюзой

Ксанте хотела подойти к Нериссе, но сейчас все мысли об этом улетучились у нее из головы. Она повернулась и пошла на кухню, освещая себе путь факелом. Хотя было уже поздно, она разожгла огонь и в его свете нашла и подобрала что-то с пола у стены. Потом нагрела воды. В своей комнате Ксанте налила воды в оловянный таз, разделась и сидела в нем целый час, снова и снова намыливаясь и смывая с себя невидимую грязь.

Нож, подобранный на кухне, она положила рядом с тазом, в пределах досягаемости.

Кто-то, возможно Нерисса, рассказал Ланселоту, что Ксанте — не рабыня, а испанская мориска из хорошей семьи, потому что после этой ночи он стал обращаться к ней вежливо, без ухмылки. Он больше не трогал ее, а когда они сталкивались в кухне или в коридоре, быстро проходил мимо, и в глазах его мелькал страх. Это вызывало у нее улыбку — он опасался, как бы она не доставила ему неприятности. Так и было бы, скажи она слово Порции, или Нериссе, или даже только его господину, Бассанио, который, хоть и несколько туповатый и легкомысленный, казался добрым. Но она ничего не сказала никому из них. Даже другие служанки не услышали от нее ни слова, кроме предупреждения избегать Ланселота в пустых комнатах и темных углах. Она хранила молчание о своем изнасиловании. Ей хотелось забыть об этом, поэтому она ничего и не говорила.

Но забыть об этом Ксанте не удавалось.

Потеплело, наступила весна. Это было время Великого поста, слуги и гости ели рыбу и угрей, выловленных в реке Фьюме, и пироги с овощами, и никакого мяса в течение недели. Но мясо разрешалось есть по воскресеньям. Когда наступило первое воскресенье поста, стол ломился под тяжестью блюд из свинины. Ксанте стало тошнить, но еще хуже она почувствовала себя при виде жареной свинины, поэтому, накрывая на стол, она под любым предлогом старалась не задерживаться в комнате и, как челнок, мелькала между кухней и столом. Нерисса озабоченно смотрела на нее. В этот день, когда Порция появилась с очередным гостем, Ксанте выпила на кухне чашку воды, чтобы заставить себя вернуться и разливать вино гостям. Потом она услышала громкий голос, говоривший:

— Ах, синьора! Какой прекрасный прием для вашего покорного слуги! Но вина я пить не буду, и я не могу есть это животное, в которого наш пророк из Назарета обратил дьявола!

— Что он говорит? — услышала она шепот слуг. Ксанте с вином подошла к двери и увидела необыкновенно высокого черного мужчину с кольцами в ушах и бритой головой. У него было самое красивое лицо, какое она когда-либо видела. На нем были мешкообразные штаны и туника марокканского принца, а в руке он сжимал кривой меч, от которого слуги, несущие блюда на стол, испуганно отводили глаза. Ксанте вытаращила глаза и на время даже забыла о беспорядке в желудке.

Африканец поднял меч.

— Этим ятаганом, обращенным против врагов Аллаха…

— Врагов Аллаха? Вы имеете в виду солдат-христиан? — колко спросила синьора Порция. Она стояла в сверкающем желтом платье под вуалью, как всегда, когда появлялась перед женихами.

Ослепленный аристократ на мгновение замолчал, потом широко улыбнулся.

— Этот меч также выиграл три битвы с султаном Сулейманом!

— О, замечательно, — сказала Порция, хлопая в ладоши. — А сейчас отложите его, пожалуйста. Мы будем есть дьявольское животное, а вы можете есть что захотите. Хотя бы лук-порей.

С другого конца стола Нерисса метнула сердитый взгляд на свою хозяйку. Но африканец только поклонился и улыбнулся и отдал свой меч слуге, который вытаращил глаза при виде драгоценных камней на рукоятке, когда он уносил его. Ксанте заметила, что великан с трудом сохранял приятное выражение лица при виде блюда со свининой, стоявшего перед ним на столе. Себе на тарелку он положил хлеб и лук-порей. Ксанте хотелось остаться и посмотреть на него, но ей снова стало плохо, когда она взглянула на еду. Она передала вино служанке, которая подошла, чтобы взглянуть на гостя, и выбежала из дома на свежий весенний воздух.

Несколько часов спустя, подметая в прихожей мраморный пол, Ксанте заметила: широкая дверь в гостиную отворилась и вышел гость, его улыбка несколько померкла. За ним следовала его свита из трех темнокожих слуг или рабов.

— Прощай, жара, пора проследовать на холод! — сказал он, театрально воздев руки к небу. Затем повернулся и низко поклонился Порции, которая стояла, скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая ногой. — Порция, я проиграл и удаляюсь.