Ларри Макмертри - Вечерняя звезда

Как бы то ни было, Аврора не была уж очень увлечена своими экскурсиями в историю. Она понимала, что просто блуждает в пустых пространствах памяти, которая к тому же никогда не была особенно крепкой. Несмотря на концертные программки и театральные билеты, дневники и блокноты, ей пришлось признаться самой себе, что ничего из своей долгой жизни она толком припомнить не может. В анализе ярчайших воспоминаний, вызывавших как восторг, так и ужас, мсье Пруст был на голову выше ее. Она не могла серьезно погрузиться в свое прошлое, вновь оживить свои переживания или же вспомнить, чем жили тогда окружающие ее люди. Она совершенно ничего не знала о своей матери, кроме того, что та любила своего садовника. Она никогда не понимала свою дочь, так до конца и продолжая недоумевать, зачем Эмма вышла за такое ничтожество.

Но она помнила, превозмогая боль этого воспоминания, холодное и бесцветное небо Небраски в день, когда умерла Эмма. Казалось, в тот день все цвета безвозвратно ушли из ее жизни и надежда навсегда покинула ее.

О своих мужчинах Аврора помнила очень немногое, хотя она и не забыла, какие смешанные чувства охватывали ее всегда перед тем, как она соблазняла кого-нибудь из них. Ей всегда хотелось, чтобы любовь была одновременно и стремительной, и неторопливой, вот только мужчины никак не могли понять этого. Они вызывали у нее тревогу, когда слишком торопились, и вселяли в нее беспокойство, когда были чересчур медлительны.

Однажды Тео вывалился из своего пикапа и сильно ушиб спину. Теперь он и сам был наполовину инвалидом, если даже не больше, но, приезжая к Авроре, по-прежнему допекал ее полными печали глазами. Ей хотелось дать ему хорошую оплеуху. Она не хотела считать себя больной, но если бы до этого дошло, она не позволила бы себе забыть о том, что значило быть здоровой.

Здесь мог бы помочь какой-нибудь прямолинейный и откровенный мужчина, но Тео Петракис забыл о том, что значит быть откровенным. «Если ты так будешь смотреть на меня, можешь убираться!» — написала она ему однажды в своем блокноте.

— Что значит «так смотреть»? — удивился Тео.

За несколько лет до этого умер Василий. Тео продал бар, и делать ему было нечего. Он по-прежнему любил Аврору и ездил к ней. Ей стало немного лучше. Возможно, она стала бы поправляться. Возможно, они смогли бы даже пожениться когда-нибудь. Когда она смотрела на него сердито и в своих записках нещадно ругала его, Тео утешал себя тем, что, по крайней мере, теперь у него не было соперников.

Последний из соперников, Паскаль, познакомился с богатой вдовой, последовательницей учения Юнга. Они поженились и переехали жить в Швейцарию. Но вскоре после переезда, плавая на лодке, перевернулись и утонули.

Хотя Аврора привыкла к Тео и была признательна ему за верность, она часто сердилась на него. Она состарилась и была больна, и все равно ей казалось, что, когда требовалась ее инициатива, она по-прежнему была самой энергичной. Если требовалось что-нибудь необычное из еды, ее заказывала она. Если необходимо было что-то изменить в распорядке дня, например поиграть в карты на веранде, решение принимала она и не успокаивалась, пока ее не перенесут туда. Если всем хотелось послушать какую-нибудь оперу, выбор был за ней.

Тео был всегда со всем согласен. Сам он никогда ничего не предпринимал первым, но, в сущности, именно всегда так и строились ее отношения с мужчинами.

Однажды она написала ему в своем блокноте: «Ты никогда не сделаешь первого шага, и я не хочу тебя больше видеть!» Но Тео в тот день приехал позже обычного, и пока его еще не было, она вырвала эту страницу из блокнота и выбросила.

Аврора решила, что будет разумно больше не ждать от жизни ничего, кроме самых простых радостей — солнечного дня или необыкновенно вкусного помидора. Как ни всматривалась она в окружающую ее жизнь, ожидать большего не приходилось.

Как раз в ту пору, когда она не находила себе места и едва выносила Тео, почти не обращая никакого внимания на тех, кто приезжал ее проведать, жизнь сделала ей подарок. Это был Генри.

Она думала, что дети ее больше не интересуют. И в самом деле, ее никак не заинтересовала малышка Мидж, второй ребенок Тедди и Джейн, которая родилась задолго до того, как с ней случился удар. Мидж была очаровательной девчушкой, но ее очарование вызывало тревогу, контрастируя с тем, что вытворял ее братец Шишарик. Однажды, когда Мидж не было еще и трех месяцев, Шишарик, уже почти подросток, которому пора было хоть что-то понимать в жизни, затолкал ее в унитаз и дважды спустил воду. Джейн и Тедди пришлось срочно покупать одноэтажный домик — он был похож на ранчо — на тот случай, если бы Шишарику пришло в голову выкинуть Мидж из окна.