Лорна Мартин - Женщина на грани нервного срыва

Она вновь улыбнулась.

— Мне просто не верится, что поначалу вы показались мне холодной и недружелюбной. Сама того не подозревая, я искала одобрения, поддержки и любви. И, не получив их, решила, что лучше все бросить.

— А потом?

— А потом… Сама не знаю, что случилось, но, слава богу, я решила продолжать. Впервые я не бросила дело на полпути. Раньше я пыталась бегать марафоны, заниматься триатлоном, путешествовать, менять профессии, браться за самые трудные задания, вступать в отношения с мужчинами, жить в одиночестве, исследовать границы своих возможностей. А теперь я впервые в жизни упорно шла по пути самопознания. Я открывала в себе дурное и хорошее, и это было в сто раз труднее по сравнению с любым из моих прошлых начинаний.

Я умолкла. Снегопад за окном кабинета усилился.

— Вы очень напряженно работали, — сказала доктор Дж. — Вы поставили перед собой цель и продвигались к ней, даже когда — и это было очевидно, — даже когда вам было тяжело, когда не хотелось анализировать болезненные моменты и обнаруживать в себе то, что вас совсем не радовало.

Я засмеялась. Она подняла бровь, словно спрашивая, что же меня позабавило.

— Как же все это было странно. Прежде чем я пришла сюда, я думала, что прекрасно знаю себя. Оказалось — ничего подобного. Я просто вспомнила, как в самом начале сидела у вас в приемной и думала, что мне не нужна терапия, что со мной все в полном порядке. А ведь на самом деле я была в плачевном состоянии. Теперь я воспринимаю все по-другому. Абсолютно все. Раньше я считала, что психотерапия — для слабых, эгоистичных нытиков. Но теперь я сознаю, что все мы время от времени превращаемся в слабых, эгоистичных нытиков.

Несколько минут мы молчали. Как ни странно, это было приятно.

Потом я сказала ей, что, пока не пришла на терапию, даже не подозревала, что каждый человек существует в эпицентре невероятного конфликта. Этот конфликт начинается на втором году жизни: мы разрываемся между стремлением к независимости и желанием, чтобы нас опекали и защищали. На подсознательном уровне это психологическое перетягивание каната продолжается всю жизнь. Иногда — как в моем случае — внутренняя борьба обостряется до такой степени, что парализует человека. Существует и другой конфликт, который также начинается в раннем детстве. Мы жаждем удовольствий — и в то же время страшимся наказания и угрызений совести. Внутри каждого из нас, в той или иной степени, существуют противоположные стремления: подчиняться правилам — и бунтовать; быть хорошим — и плохим одновременно. В нас постоянно борются рациональное и иррациональное. Большинство постепенно учится вести себя разумно; иррациональные порывы настолько нас пугают, что нам приходится прятать их от самих себя. Теперь мне кажется, что секрет счастливой жизни — не в том, чтобы «мыслить позитивно» и гнать от себя «плохие» мысли. Секрет в том, чтобы вступить в контакт со своими иррациональными импульсами — теми, которые мы привыкли считать «плохими», — и позволить себе ощущать их.

— Как вы считаете, какое изменение для вас самое большое или самое важное?

Я задумалась. Кто-то сравнил психотерапию с финалом «Сна в летнюю ночь», когда герои просыпаются, трут глаза и не могут понять, что с ними произошло. Им кажется, что они многое пережили, что ситуация каким-то образом изменилась к лучшему, — но точно не знают, что вызвало эту перемену. Говорят, общение с психоаналитиком производит на многих пациентов примерно такое же впечатление.

Я сказала доктору Дж., что испытываю схожие чувства:

— Мне кажется, я менялась постепенно, по чуть-чуть, но в результате отсюда выйдет совсем другой человек, нежели тот, который вошел год назад.

Она кивнула:

— Я вижу, что в вас многое изменилось.

— Главное — я примирилась с самой собой. Я больше не гонюсь за какой-то призрачной целью, которая, как мне кажется, подарит мне счастье и удовлетворение. Я больше не критикую других и не выношу резких суждений. Я каждый день чувствую себя везунчиком, потому что просто живу. Наверное, это звучит смешно. Но это правда. А когда что-то идет наперекосяк — а такие моменты неизбежны, — я уже не воспринимаю это как катастрофу. Я могу прочувствовать в полной мере зависть, гнев, страх, печаль, одиночество, угрызения совести, скуку или просто общую беспричинную тревогу, но вовсе необязательно делаю то, на что они меня толкают.

— Скажите, что вы чувствуете по поводу окончания курса терапии?